Он обнял ее, чувствуя, как ее сердце колотится о его грудную клетку подобно только что освобожденной птице.
— Ах, Джулия, я так рад за тебя. Очень-очень рад.
Он ощутил комок в горле, обнимая Джулию.
Сияя, она отошла от него:
— Мне не нужно было знать, отчего я была слепой, так?
— Вероятно, нет. Иногда случается именно так. Симптом становится независимым.
— О, Орион! Я и не знала, что ты такой красивый!
Она смотрела на его широкое лицо с благородным орлиным носом. А затем окинула взором кабинет, привлеченная яркими красками и безупречной обстановкой времен королевы Анны.
— Я вновь успела забыть, насколько ярким может быть мир. Я так по нему соскучилась.
Улыбаясь, она повернулась к нему. Он терпеливо ждал, строя догадки, что она будет делать дальше.
Она подняла голову, и ее взгляд стал бродить по его лицу. Она изучала его с такой тщательностью и любовью, словно запоминала навеки. В то же самое время, ощущение ее болезненной изоляции и одиночества пронзило его до глубины души.
Затем она удивила его. Она протянула руки, обхватила его лицо.
— Зрячие люди всегда так делают, — прошептала она. — Сначала смотрят, а потом трогают. Я теперь поступаю, как зрячий человек.
Новая волна радости захлестнула ее. Теперь она найдет убийцу матери. Желание убить ее Джулия быстро подавила.
18
Тени заполнили квартиру на первом этаже элегантного здания на Манхэттене. Горела лишь настольная лампа в кабинете. Майя Стерн повесила телефонную трубку, выключила свет и вышла в вестибюль. Она нашла свой чемоданчик и быстро занесла его в туалет для гостей. Она только что получила новые распоряжения от Крейтона Редмонда.
Чувство обоняния у слепой женщины было очень тонким. Опасно тонким. Убийца смыла духи. Стоя перед зеркалом, она извлекла пистолет «Смит-и-Вессон» 38-го калибра, который носила в специальной холщовой кобуре на поясе. Серийный номер с оружия был вытравлен, так что отследить его было невозможно.
Теперь она была одета в строгий брючный костюм серого цвета с черной шелковой блузкой и туфли «Хаш-паппис» на низком каблуке. Ее одежда была привлекательна и консервативна, но, что более важно, она могла в ней свободно двигаться. Косметика соответствовала простому, сшитому на заказ костюму — нейтральная розовая губная помада и черные, как уголь, тени на веках.
Она никогда не рассматривала себя как красавицу или уродину. Подобно актеру, она считала свое тело инструментом, орудием, и соответствующим образом одевала его, наносила на него косметику и формировала его, чтобы оно подходило для нужной роли. Ей это нравилось. Для работы в качестве помощницы Джулии Остриан она придала себе простой и чуть отталкивающий вид.
Она открыла чемоданчик, достала оттуда глушитель и навинтила на «Смит-и-Вессон». Затем заменила обойму, прикинула пистолет на вытянутой руке, сразу найдя точку равновесия, мечтательно улыбнулась и убрала пистолет в кобуру. Из чемоданчика извлекла второй пистолет 38-го калибра и проверила его обойму. Под брюками она носила черные леггинсы как часть запасного костюма. Она пристегнула легкую матерчатую кобуру к ноге, там, где она будет закрыта штаниной, и сунула в нее второй пистолет.
Затем сунула в карман пиджака два отрезанных кончика от детских сосок.
И наконец, взяла набор отмычек, каждая из которых была покрыта резиной, чтобы не бренчали, и тоже отправила их в карман пиджака.
Теперь она была готова проведать слепую женщину. Крейтон Редмонд хотел знать, что происходит в кабинете врача.
Она повернулась на каблуках, быстрыми шагами прошла через вестибюль и вышла за дверь, к лифту. За стеклянными дверьми она увидела швейцара в причудливой небесно-голубой ливрее. В лифте погладила кнопку четвертого этажа и в приятном предвкушении нажала нее.
Просторный кабинет Ориона Граполиса, казалось, был мал, чтобы вместить всю радость Джулии.
— Куда ты направилась? — удивленно повернулся Орион Граполис, когда Джулия заспешила к двери кабинета.
— Мне нужно позвонить главному суперинтенданту — человеку, который расследует мамино убийство в Лондоне. А затем мне нужно будет поймать такси и отправиться в аэропорт Кеннеди...
Орион усмехнулся:
— Так много и так скоро. Садись. Сядь. Пожалуйста. До этого ты верила мне, так, пожалуйста, поверь и сейчас. Сядь, Джулия!
Джулия нахмурилась:
— Ты не понимаешь...
— Дорогая Джулия, я думаю, что понимаю. Ты как лягушка на горячей печке. Уж больно быстро спрыгиваешь. Но проблема состоит в том, что теперь ты будешь сторониться любых печек — и раскаленных, и холодных, как осенний день. Ты должна различать горячее и холодное — настоящее и поддельное, то, что ты можешь делать, и то, что тебе не по силам.
Обеспокоенная Джулия снова глубоко опустилась в кресло. Глаза Ориона блестели так, словно он только что получил лучший подарок на день рождения. Он скрестил руки на своем обширном животе и в задумчивости сплел пальцы. Он источал тепло и сочувствие, и у нее возникло впечатление, что в его округлом теле не было ни капли порока. Немудрено, что Эдда обожала его, и все заблудшие и мятущиеся выстраивались в очередь, чтобы стать его пациентами.
Но она не могла терять время на дальнейшие разговоры. В Лондоне она скрывала новость от матери, откладывала момент, когда сможет поделиться радостью о вновь обретенном зрении... пока почти не опоздала. И не смогла спасти ее. Она должна найти убийцу матери.
Джулия сделала над собой усилие, чтобы голос звучал спокойно:
— И что же ты хочешь сказать мне, Орион?
— Во-первых, бесполезно винить себя за то, что ты не спасла жизнь матери. Ты не можешь управлять своей способностью или неспособностью видеть. — Он пожал плечами. — Знаю, знаю. Ты думаешь, что все понимаешь. У нас пока еще нет хрустального шара, чтобы предсказать твое будущее...
— Орион!
Он покачал головой:
— Пожалуйста, прости меня. Во-первых, конверсивные нарушения встречались уже давно и в различных формах. Огромное число случаев было во время Первой мировой войны, мы называли это военным неврозом. Во время Второй мировой мы называли это боевой психической травмой. Во Вьетнаме и во время «Бури в пустыне» это могло быть частью синдрома посттравматического напряжения. Как ни называй, но во всех войнах у некоторых солдат отнимались ноги, переставали видеть глаза и слышать уши, но при этом без единого признака физического ранения. Тем не менее они не могут двигаться, видеть, слышать, или их «нервы» могут быть поражены, как черт знает что, и их постоянно трясет. Некоторые из них излечиваются. Некоторым это так и не удается. То же самое случается и в гражданской жизни. Люди, особенно молодые женщины, вдруг теряют способность говорить, ходить или, как в твоем случае, видеть. Все это хорошо отражено в отчетах...
— И? — нетерпеливо подгоняла она.
— Все это разные формы конверсивного нарушения. Когда-то оно называлось конверсивной
