– Скажите, какой нежный! Я за свою жизнь лишь раз чуть в обморок не упала, узнав, что Алик гомосексуалист! Но не упала же!
– Лидочка!!! – схватился за голову тенор.
– А что такое?
За их спинами вновь раскрылись двери лифта, и появился Ахметзянов с бутербродами.
– А вот и наш импресарио! – поприветствовала Великая патологоанатома. – Сынок Алика, внебрачный!..
– Ах-х-х!!! – взрыднул Карлович. – Ах-х-х!…
– Конечно, прежде, чем он стал нетрадиционалом!..
Здесь Вера почувствовала, как ожила рука Лидочки, став внезапно молодой. Девушка засмеялась, да так искренне, что заставила посмотреть на себя изумленно.
– А чему так рады работники полового стана? – пришел в себя народный певец.
Вера осеклась, а тем временем пришел в себя хирург Никифор Боткин. Пока он поднимался с пола, Ахметзянов пожал всем присутствующим руки и, казалось, информацию о своем внебрачном происхождении воспринял ровным счетом никак. Зато руки у всех после пожатий стали пахнуть рыбой, с которой были бутерброды.
– Ну, что ж! – объединила всех Лидочка. – Пойдемте навестим нашу звезду.
– Конечно же! – поддержал Алик.
– Запрещаю! – воскликнул Никифор, и его рыжие волосы встали дыбом.
– Будет тебе, радость моя, командовать! – отмахнулась Лидочка.
– Действительно, – поддакнул певец.
– Меня-то ты, Никифор, пустишь! – был уверен Ахметзянов.
И тут вступила в события Катерина:
– Какая он тебе радость, старая! Сказали – нельзя, значит, тащи свою сушеную задницу обратно в лифт и тряси сухофруктами в своем монастыре! А ты, жиртрест, своим дворницким пальто только микробов пугаешь!..
От слова «жиртрест» Альберт Карлович, казалось, скончается на месте. Покраснел тухлым помидором и замер, ожидая немедленного инсульта. Но пронесло. Вера стояла с открытым ртом, а Ахметзянов радостно улыбался. Лишь одна Лидочка и в этот раз сохранила невозмутимое спокойствие.
– Тебя, деточка, что, мало пользуют мужчины? Ты чего здесь энергетику портишь своим ротиком зловонным!
– Вагина ненасытная… – неожиданно произнес хирург Боткин, после чего Катерина тоненько завопила и побежала по длинному коридору, стукаясь о стены.
– Господин Боткин! – обратилась к НикифорУ Лидочка, выпрямив спину до такой степени, что, казалось, старые позвонки вот-вот вылетят. – Милостивый государь, можем ли мы небольшой группой навестить нашего дорогого коллегу? Обещаем примерное поведение. При малейшем вашем сигнале ретируемся из палаты.
В обшем, Никифор так и представлял обхождение с ним – гением волею Божьей, – а потому смилостивился и, кивнув головой, проводил посетителей к палате со студентом Михайловым.
Звезды нашли Спартака «ничего-ничего»!
– Бледненький, конечно, – констатировала Лидочка. – Но молодцом!
Запахло рыбой, и все обернулись на Ахметзянова, который набил полный рот расплющенной кетой и белым хлебом.
– Не ел сутки, – оправдался импресарио, выронив из-за щеки кусок пищи, который незаметно, ножкой- ножкой, пхнул под кровать только сейчас проснувшегося студента Михайлова.
– Какой сегодня день? – спросил господин А.
– Среда, – ответили хором.
– Премьера в пятницу?
Все, кроме Веры, вежливо засмеялись.
– Отдыхай, голубок! – разрешила Лидочка. – Премьеру перенесем!
– Что-то случилось? – заволновался студент.
Господа переглянулись.
– Если вы из-за меня, то к пятнице я буду готов!
– Браво! – воскликнул Алик, и все зааплодировали.
– На этом закончим на сегодня! – скомандовал доктор Боткин.
Звезды Большого и импресарио Ахметзянов дружно сказали «До свидания!» и развернулись к выходу.
– Может она остаться? – Голубое небо смотрело на Никифора.
– Конечно-конечно!.. – чуть ли не заикаясь, проговорил Никифор и взъерошил солнце своих волос.
