– Друг мой, я вас не торопил! – Тенор упрятал пачку в бездонный карман музейного пальтища. – Видит Бог!..
– Идите, пожалуйста, в театр! – попросил студент Михайлов Ахметзянова и тенора.
– Как идите! – напрягся Ахметзянов. – А вы?
– Сегодня я не могу репетировать…
– Лидочка с ума сойдет! – отреагировал Карлович, впрочем, добродушно, наверное, представляя, как это будет выглядеть: Лидочкино с ума схождение…
– Пожалуйста, оставьте меня. Скажите, что у меня внезапно открылись важные дела… Или что хотите!..
– Я вас не понимаю! – не унимался патологоанатом. – У нас обязательства, в конце концов! Штрафные санкции!..
– Отстаньте от них, – прошептал Алик в самое ухо импресарио. – Я все улажу…
Все-таки он был добрым человеком, этот Карлович. Как и большинство полных и талантливых людей, он мог быть утром королевски великодушен, а вечером по-плебейски злобен. Но по существу добр. Сейчас было утро, и Алик под руку уволок Ахметзянова в сторону театра, оставив молодого человека и девушку одних.
Они поднялись и пошли, неторопливо, ничего не говоря друг другу, пока не оказались возле Вериного дома. Поднялись по выщербленным ступеням…
Рыжей подруге преподавали сегодня, что такое гипоталамус и каковы его функции, а Вера сидела в ванне под струями горячего душа, подтянув колени к груди, и смотрела на него неотрывно, как и он – вглядывался в нее своими небесами глаз.
Он – красив, думала она тягуче, волосы его прекрасны… Белые кудри лежат на черном свитере… Он не может быть олигофреном…
Струи воды согревали плечи, стекали по волосам, успокаивая тело, и ей захотелось заснуть прямо здесь, в коммунальной ванне…
Она закрыла глаза и уже не принадлежала себе, сознание окончательно растянулось, когда он отключил краны, вытащил ее из воды, обернул китайским шелком, отнес в комнату и положил в постель…
Прошли часы.
Она спала, свернувшись, словно дитя, а он сидел все это время недвижимо и смотрел куда-то в пространство.
А потом она проснулась.
– Ты помнишь меня? – спросила.
– Да, – ответил он не сразу, как будто ему сначала надо было вернуться откуда-то.
– Я – Вера… А тебя как зовут?
– Студент Михайлов…
– Имя?
Он несколько замялся.
– Дело в том, что у меня память отсутствует… Называйте меня студент Михайлов…
За ребрами девушки затрепыхалось сердце, и она вдруг спросила:
– Вы – олигофрен?
Тут с ним произошли перемены.
Он вдруг начал тараторить, что ничего не помнит, что ничего не знает! Не помнит имени девушки, как здесь оказался, не разумеет!.. Из глаз его хлынули слезы, и Вера, сострадая невероятно, выскочила из постели, бросилась к нему, обняла за шею и шептала в ухо что-то ласковое и теплое, пока он не успокоился, пока на лицо его не вернулась прежняя бледность, а язык не перестал рождать больные слова.
Так они сидели долго, оба молча, пока он вдруг не сказал:
– Тебя зовут Вера. Твои родители умерли, и у тебя была ранена нога…
– Откуда ты знаешь?!!
Она отпрянула от него, словно ожглась голым телом о его грудь.
– Я не знаю, откуда… Но я много знаю… Я помню.
– Зоська говорила, что на тебе опыты в медицинском институте ставят?
– Я не помню… – Он опять растерялся. – Я студент…
– Она говорила, что у тебя сердце с правой стороны!..
Не дожидаясь ответа, девушка вдруг вновь метнулась к молодому человеку и ткнулась ему ухом в грудь.
«Господи, – шептала она про себя. – Пусть с левой!»
Но в той стороне было ужасно тихо. Вера, скользнув щекой по пуловеру, прислонилась к правому соску и услышала мерное, слегка глухое биение.
– Оно стучит у тебя справа!!! – отпрянула от студента Вера. – Справа!!!
