если и вовсе не четыре пятых. Зачем япошке понадобилось врать? Да наверняка просто захотел лишний раз поиздеваться над гайдзином. С-сука…
Вскоре дорога выбралась из-под деревьев на открытое пространство и, спустившись под гору, вывела в деревню. Две лохматые шавки выскочили навстречу и, тявкая, бежали рядом. А вообще разбойники вошли в деревню — такое впечатление — как к себе домой. Попадавшиеся навстречу люди ничуть не удивлялись их появлению. Бросали из-под соломенных накидок, которыми укрывались от дождя, равнодушные взгляды, отворачивались… Правда, тут же поворачивались вновь, углядев среди идущих светловолосого высокого гайдзина. Да, вот тут челюсти у них отвисали, некоторые даже от удивления выпускали из рук накидки. Такого чуда крестьянам, похоже, раньше созерцать не доводилось. Какой-то ребенок, шлепая босыми пятками по лужам, выскочил из сделанного из сучьев шалашика и швырнул в Артема ком грязи. Не попал, нагнулся за вторым… Но Асикага грозно прикрикнул на него, и тот, испугавшись, проворно нырнул в шалаш.
«А почему ты вбил себе в голову, что это разбойники? — сам себя спросил Артем. — Только и всего, что подходят по типажу? Это могут быть бойцы деревенской самообороны. Или захудалые самураи, проживающие в захудалой деревне. Или хрен знает кто еще, потому что ничего не известно про эту долбаную Японию. И лучше вообще не зидеть ее и не знать…»
Дома в деревне походили друг на друга, как близнецы-братья: невысокие, с крытыми тростником крышами, поднятые над землей на метр-полтора. Ну, разве дворы были разной площади, где-то обнесенные оградой из глины, где-то — оградой из сучьев, где-то и вовсе без ограды и без двора. Ага, а вот, видать, дом пейзанина позажиточнее — имеются ворота в виде двух столбов с перекладиной, нехитрая деревянная конструкция украшена разноцветными лентами, правда, створок нет, наверное, еще не заработал хозяин на створки.
Лишь один дом разительно отличался от остальных: выше и шире прочих деревенских строений, крыт черепицей, обнесен добротной каменной оградой выше человеческого роста, двор огромный, ворота не декоративные, а вполне полноценные — с деревянными створами, обитыми по краям железными полосами. Дом казался еще выше оттого, что стоял на самом высоком в деревне месте, на небольшом холме. Вот к этому дому они и подошли.
Ворота были приоткрыты. Шедший впереди Асикага толкнул створку, и она отъехала в сторону, открывая доступ во двор.
Их появление не вызвало радостного переполоха, криков «Пришли-и-и!», никто не выбежал навстречу, раскрыв объятия. Люди во дворе продолжали заниматься чем занимались. Какой-то приземистый крепыш рубил дрова. Пожилая женщина занесла в дом большую, накрытую крышкой миску. На широком крыльце сидела женщина помоложе и что-то толкла в ступе. Еще одна молодая женщина, одетая, в отличие от прочих двух, в нарядную одежду с бантом на спине и с набеленным лицом, под отдельно стоящим навесом сидела на соломенном коврике, играла на музыкальном инструменте и что-то тихо напевала. Музыкальный инструмент навеял у Артема ассоциацию с среднеазиатскими дутаром… или как их там зовут, на которых тренькают аксакалы. («Бива» — выплыла подсказка. А вообще эти подсказки выплывали из подсознания так же неожиданно и таинственно, как в японском мультике далекого детства выплывал из нарисованного тумана корабль-призрак.)
Женщина играла на биве не для себя, а для человека, находящегося под тем же навесом. Человек этот сидел в огромнейшей деревянной кадке, в мутной воде, над которой поднимался пар. При желании в кадку могли забраться еще двое, но сейчас в ней плескался один человек — главарь разбойничьей шайки Масанобу. Видимо, на долю остальных достанется уже грязная вода. «А вожаки, смотрю, зря времени не теряли, пока мы грязь месили», — усмехнулся про себя Артем.
Масанобу наконец заметил пришедших, остановившихся в центре двора. Атаман вытащил из воды руки, показал сперва на Артема, потом в сторону нескольких однотипных строений из бамбука, стоящих в рядок вдоль ограды.
— Пошли. — Асикага подтолкнул пленника в спину.
Артема повели к бамбуковым сараям Асикага и Ицумицу, ставшие, похоже, его бессменными конвоирами. Ицумицу размотал какие-то кожаные ремешки и выдвинул из скоб засов, а Асикага, хлопнув Артема по плечу — спасибо, по здоровому, — показал, мол, заходи. Гимнаст упираться, раскидывать руки и ноги, хвататься за края проема не стал. Вошел внутрь… Шагнул за порог, остановился, давая глазам привыкнуть к полутьме. Да и некуда было спешить. Занимать место, что ли?
Тюряга, как и положено тюрягам, удобствами не отличалась. Земляной пол, соломенные маты, никаких окошек, даже зарешеченных, параши тоже что-то не видно… Опаньки! А он, оказывается, тут не один такой нефартовый!
В узилище уже томился заключенный. Зек японской национальности. Он сидел на одном из соломенных матов у дальней стены. Руки его были разбросаны в стороны и примотаны путами к стене, во рту торчал кляп-хами. «Да это просто какая-то тюрьма народов», — подумалось Артему. Сурово, однако, с ним обошлись… «А с тобой, думаешь, мягче обойдутся? Так же и распнут».
Вошедшие следом Асикага и Ицумицу бросили на второго пленника заинтересованный взгляд («ага, похоже, и для них это неожиданность»), но ничего не сказали. Да и что тут, собственно, говорить? Второй тюрьмы в хозяйстве просто не было, поэтому хошь не хошь, а одиночкой нового пленника не обеспечишь.
Артема толкнули на мат у ближней стены. Ага, вот в чем дело — вдоль стены, где-то в полуметре от пола, от края до края протянута толстая бамбуковая палка. И кожаные ремешки предусмотрительно уже висят на ней. Бери и привязывай.
Взяли и привязали. Вставили проклятый бамбуковый кляп. После чего ушли. Ничего напоследок не сказав: ни пригрозив, ни ознакомив с распорядком. Оставили томиться. А что еще делать зеку, как не томиться?
Глаза уже вполне освоились с полумраком, и можно было внимательно рассмотреть человека напротив. Коллегу по несчастью. Сокамерника.
Сокамерник был весьма примечателен. Примерно ровесник Артема, довольно высокий для японца (хотя, глядя на сидящего человека, можно и ошибиться насчет его роста), выбритый полукругом лоб, гладкое, без следов растительности, лицо (или чисто выбрит, или еще не бреется). И лицо это тянуло поименовать не иначе как породистым. На ум Артему пришли советские фильмы про Гражданскую войну — в них на роли белогвардейцев приглашали актеров, глядя на лица которых советский зритель должен был понять, что такое «порода», и сразу же ощутить в сердце классовую ненависть. Пусть нынешний сокамерник — япошка… Тут не имеет никакого значения — азиатский тип лица или европейский. Порода — это понятие не расовое, а классовое и наследственное.
Одежда сокамерника, можно так сказать, рифмовалась с его лицом. Породистое лицо и дорогая одежда. Хоть Артем и не был специалистом по древнеяпонским нарядам, но тут и не требовалось участие специалиста — все было очевидно.
На сокамернике была желтая узорчатая куртка из парчи, с длинными полами и широкими рукавами. Узор на парче составляли изображения стрекоз и хризантем. Полы куртки имели широкие разрезы, не иначе, для того, чтобы не стеснять движений, особенно если придется с кем-нибудь сражаться. Куртка была распахнута на груди, виднелось поддетое под куртку белое шелковое кимоно. Впервые за время японских гастролей Артем увидел на ком-то одежду из шелковых, а не хлопчатобумажных тканей. А что редкое — как правило, всегда дорогое. Одежный ансамбль незнакомца дополняли черные широкие шаровары, доходящие до колен и подвязанные под коленями желтыми шнурками. Голени закрывало нечто вроде гетр: кусок плотной ткани, стянутый на икрах шнурками, а под коленями и над лодыжками — широкими лентами. На ногах, вместо носков, таби, поверх них надеты гэта[3].
И что характерно, как одежда, так и обувь сокамерника выглядели нисколько не поношенными, словно все свои шмотки он купил только вчера, а надел сегодня. Короче говоря, по сравнению со всеми, кого Артем тут видел, этот товарищ смотрелся сущим принцем. И кто же ты такой? «Может, знатный заложник, за которого разбойнички собираются потребовать нехилый выкуп?»
Сокамерник, разумеется, тоже неотрывно рассматривал Артема. А что ему еще прикажете рассматривать? Все остальное он, пожалуй, уже давно рассмотрел.
Видимо, от неудобной позы заныло раненое плечо. А может, не в позе было дело, а в том, что прежде
