она заставила меня думать, что… Я не знаю, думаю, что это глупо.
– Продолжайте,– настаивал он.
– Она заставила меня подумать о песке,– сказала ему Сестра. – Песок, наверное, самая бесполезная вещь на свете, но вот посмотрите, во что может превратиться песок в правильных руках.
Она провела пальцем по бархатистой поверхности стекла.
– Даже самая бесполезная вещь может стать прекрасной,– сказала она. – Она лишь требует правильного подхода. Но созерцание этой прекрасной вещи и держание ее в руках заставляет меня думать, что я не такая бесполезная. Она заставляет меня оторвать от пола свою задницу и жить. Я раньше была тронутой, но после того, как нашла эту вещь… Я перестала быть ненормальной. Может быть, часть меня все еще ненормальна, я не знаю, но мне хочется верить, что не вся еще красота в мире умерла. Мне хочется верить, что красоту можно спасти.
– В последние дни я не так уж много видел красивого,– ответил он,– кроме этой вещи. Вы правы. Это очень, очень красивый кусок утиля,– он смутно улыбнулся. – Или венца. Или всего того, во что вы собираетесь верить.
Сестра кивнула и стала вглядываться в глубину стеклянного кольца. Под слоем стекла нити драгоценных металлов горели как бенгальские огни. Биение света в глубоком светло–коричневом топазе привлекло ее внимание; она чувствовала, что Дойл Хэлланд смотрит на нее, слышала потрескивание огня и порывы ветра снаружи, но светло–коричневый топаз и его гипнотизирующий ритм, такой плавный, такой устойчивый, заслонили от нее все. О, подумала она. Кто ты? Кто ты? Кто ты?
Она заморгала от неожиданности.
Больше она не держала стеклянное кольцо.
И больше не сидела у огня в доме в Нью–Джерси.
Ветер кружил вокруг нее, и она чувствовала запах сухой, сморщившейся земли и… чего–то еще. Что это было?
Да. Она теперь поняла. Это запах горелой кукурузы.
Она стояла на обширной, плоской равнине, а небо над ней было закрученной массой грязно–серых облаков, сквозь которую выскакивали бело–голубые пики молний. Обугленные кукурузные стебли лежали у ее ног, и единственное, что выделялось среди этого страшного пустыря, был круглый куполообразный холм в сотне ярдов от нее, похожий на могилу.
Я сплю, подумала она. На самом деле я сижу в Нью–Джерси. Это сонное видение, картина в моем мозгу, вот и все. Я могу проснуться, когда захочу, и опять буду в Нью–Джерси.
Она посмотрела на странный холм и заинтересовалась, насколько далеко она может раздвинуть границы своего сна. Если сделать шаг, подумала она, распадется ли эта картина на кусочки, как кадры в кино? Она решила выяснить и сделать один шаг. Сонное видение не распалось. Если это сон, сказала она себе, тогда, Господи помоги, я иду во сне где–то далеко от Нью–Джерси, потому что я чувствую этот ветер на своем лице!
Она прошла по сухой земле и кукурузе к холму, но пыль при этом не заклубилась у нее под ногами, и у нее было ощущение, что она плывет над пейзажем как дух, а не взаправду идет, хотя и знала, что идет ногами. Когда она приблизилась к холму, то увидела, что это куча из земли, тысяч обгоревших стеблей кукурузы, кусков дерева и цементных блоков, спрессованная вся в единое целое. Неподалеку был перекрученный железный предмет, который мог быть когда–то автомобилем, а другой лежал в десяти– пятнадцати ярдах от первого. Другие куски железа, дерева и обломки были разбросаны вокруг; тут лежал патрубок бензонасоса, там обгоревшая крышка чемодана. Обрывки одежды, одежды малыша, валялись тут же. Сестра прошла – прошла во сне, подумала она,– мимо колеса от фургона, наполовину погрузившегося в землю, и тут нашла остатки от вывески, на которой сохранились различимые буквы “П…О…У”.
Она остановилась в ярдах двадцати от похожего на могилу холма. Забавная вещь – видеть сны, подумала она. Мне бы лучше видеть во сне толстый бифштекс и фруктовое мороженое.
Сестра огляделась по сторонам, но ничего кроме опустошения не увидела.
Но нет. Что–то на земле привлекло ее взгляд, какая–то маленькая фигура, и она пошла к ней. Кукла, поняла она, когда подошла поближе. Кукла, у которой сохранился лишь клок шерсти, приклеенной к телу, с двумя пластмассовыми глазами с маленькими черными зрачками, которые, знала Сестра, будут двигаться, если ее поднимать. Она встала над куклой. Вещь была ей чем–то знакома, и она подумала о своей умершей дочери, усаживающейся перед телевизором, закрывая его собой. Повторный показ старого сериала для детей, называвшегося “Улица Сезам”, были ее любимыми телепередачами.
И Сестра вспомнила, как ребенок показывал на экран, восторженно крича: “Пирожковый Обжора!”
Пирожковый Обжора. Это именно он лежал сейчас у ее ног.
Что–то в этой кукле здесь, на этой опустошенной земле, затронуло струну страшной печали в сердце Сестры. Где теперь этот ребенок, которому принадлежала эта кукла? Унесен ураганом? Или засыпан и лежит мертвым под землей?
Она нагнулась, чтобы подобрать куклу Пирожковый Обжора. И ее руки прошли сквозь нее, как будто она или это видение были из дыма.
Это – сон, подумала Сестра. Это ненастоящее! Это – мираж в моем сознании, и я иду по нему во сне.
Она отступила от куклы. Это было самым замечательным из всего, что сохранилось, если только ребенок, потерявший ее, когда–нибудь придет сюда обратно.
Сестра только зажмурила глаза. Теперь я хочу вернуться, подумала она. Я хочу вернуться туда, где была, подальше отсюда
– …за ваши мысли.
Сестру ошеломил этот голос, как будто кто–то нашептывал ей в ухо. Она посмотрела в его сторону. Над ней было лицо Дойла Хэлланда, застывшее между огнем от камина и отражением от камней.
– Что?
– Я сказал: пенни за ваши мысли. Куда это вы унеслись?
Действительно – куда? – удивилась Сестра.
– Далеко отсюда,– сказала она. Все было, как прежде. Видение исчезло, но Сестре чудилось, что она все еще чувствует запах обгоревшего зерна и ветер на лице.
Сигарета догорала в ее пальцах. Она сделал последнюю затяжку и потом щелчком бросила ее в камин. Он положила стеклянное кольцо обратно к себе в сумку.
В своем сознании она еще ясно видела земляной холм, колесо фургона, искореженные остатки автомобилей и Пирожкового Обжору с голубой шерстью.
– Где я была? – спрашивала она себя и не находила ответа.
– Куда мы направимся утром? – спросил Хэлланд.
– На запад,– ответила она. – Мы все время идем на запад. Может быть, завтра мы найдем автомобиль с ключом зажигания. Может быть, найдем каких–нибудь людей? Не думаю, что в ближайшее время будут проблемы с едой. Можно насобирать достаточно, пока будем идти. Во всяком случае, с едой у меня никогда особых хлопот. Хотя с водой все же проблемы будут.
Раковины в кухне и ванной в этом доме пересохли, и Сестра решила, что ударные волны разрушили повсеместно водопровод.
– Вы действительно думаете, что где–нибудь будет лучше? – он поднял свои обожженные брови. – Ветер разнесет радиацию по всей стране, и если взрывы, пожары и радиация не уничтожат людей, то это сделают голод, жажда и холод. Я бы сказал, что идти больше некуда, не так ли?
Сестра глядела на огонь.
– Как я сказала,– наконец выговорила она,– никто не обязан идти со мной, если не хочет. Я теперь хочу поспать. Спокойной ночи.
Она заползла туда, где под коврами сгрудились остальные, и легла между Арти и Бет, и постаралась заснуть, а ветер выл за стенами.
Дойл Хэлланд осторожно потрогал железную пластину в своей ноге. Он сидел, слегка нагнувшись вперед, и его взгляд переходил с Сестры на сумку, которую она прижимала к себе. Он задумчиво хмыкал, докурил сигарету до фильтра и бросил ее в камин. Потом устроился в углу, лицом к Сестре и остальным, и смотрел на них наверное минут пять, глаза его блестели в темноте, а затем он, откинув голову назад, уснул
