По изборожденным годами и страданиями щекам царицы медленно скатились две слезы, и так же медленно из уст, как приговор, донеслись слова:
— Моя невестка не хочет рожать царя-пленника, и никакой врач не в силах изменить ее решения. Она держит младенца в себе, чтобы умереть вместе с ним.
Александр молчал, в замешательстве опустив голову.
— Ты не виноват, мой мальчик, — продолжала Сизигамбис надтреснутым от волнения голосом. — Такова судьба: ты пришел на эту землю, чтобы разрушить державу, основанную Киром. Ты подобен ветру, который бурей пролетает над землей. А потом ветер уносится, и ничто после урагана не остается как раньше. Остаются лишь люди, привязанные к своим воспоминаниям, как муравьи, уцепившиеся за травинки во время свирепой бури.
В этот момент раздался более громкий крик, а потом из внутренних палат дворца донесся зловещий хор рыданий.
— Свершилось, — молвила Сизигамбис. — Последний Царь Царей умер, не успев родиться.
Вошли две служанки — они накрыли ей лицо и плечи черным покрывалом, чтобы она могла дать выход своему горю, не показывая этого другим.
Александр хотел было сказать что-то еще, но, взглянув на старую царицу, увидел, что она подобна статуе, образу богини ночи, и не решился произнести в ее присутствии ни слова. Он лишь коротко наклонил голову и, выйдя из зала, прошел по коридору. Повсюду слышались стенания женщин Дария. От умершей царицы вышел Филипп, он был бледен и безмолвен.
На следующий день Александр велел провести торжественный обряд погребения царицы с великой роскошью и всеми почестями, подобающими ее рангу, а затем возвести на ее могиле огромный курган, как принято в ее родном племени. Когда умершую опускали в землю, он не смог сдержать слезы при мысли о ее красоте и утонченности и о ребенке, так и не увидевшем солнечного света.
В тот же вечер евнух сбежал. Он скакал несколько дней и ночей, пока не добрался до персидских передовых постов у реки Тигр, а там попросил отвести его в лагерь царя Дария, который располагался дальше по реке. Отряд мидийских всадников сопроводил его на несколько парасангов [3] по пустыне, и на рассвете следующего дня его ввели пред очи Великого Царя.
Дарий в одежде простого солдата, в серых льняных штанах и куртке из шкуры антилопы, проводил военный совет со своими полководцами. Единственными знаками его царского достоинства была жесткая тиара да массивный золотой кинжал на боку — сверкающий акинак.
Евнух бросился на землю, лбом в пыль, и между рыданиями рассказал о том, что случилось в Тире: о долгих и тяжких муках царицы, о ее смерти и похоронах. Не умолчал он и о слезах Александра.
Дарий был глубоко поражен этим известием. Он велел евнуху следовать за собой во внутреннюю часть царского шатра.
— Прости меня, Великий Царь, что принес тебе столь печальную весть, прости меня… — сквозь слезы продолжал умолять его евнух.
— Не плачь, — утешил его Дарий. — Ты исполнил свой долг, и я благодарен тебе за это. Моя жена очень страдала?
— Страдала, великий государь, но переносила муки с достоинством и твердостью, достойными персидской царицы.
Дарий молча посмотрел на слугу. О переполнявших царя противоречивых чувствах можно было догадаться лишь по глубоким морщинам, прочертившим лоб, да по растерянному свету в глазах.
— Ты уверен, — спустя несколько мгновений прервал он молчание, — что Александр плакал?
— Да, мой государь. Он был достаточно близко, и я видел, как по его щекам катились слезы.
Дарий со вздохом опустился в кресло.
— Но в таком случае… В таком случае между ними что-то было: люди плачут, когда умирает любимый человек.
— Великий Царь, я не верю, что…
— Возможно, ребенок был его…
— Нет, нет! — запротестовал евнух.
— Молчи! — закричал Дарий. — Ты, кажется, смеешь мне возражать?
Евнух упал на колени, дрожа всем телом и снова безудержно заплакав:
— Великий Царь, прошу тебя, дозволь сказать!
— Ты и так сказал слишком много. Что еще хочешь ты добавить?
— Что Александр не прикасался к твоей супруге. Напротив, он окружил ее всяческой заботой и уважением и никогда не наносил ей визита, не испросив предварительно позволения, и непременно в присутствии ее придворных дам и подруг. И так же, если не еще более почтительно, относится он к твоей матери.
— Ты не лжешь мне?
— Ни за что на свете я не стал бы лгать тебе, Великий Царь. Все, что я сказал тебе, — истинная правда. Клянусь тебе именем Ахура-Мазды.
Дарий встал и, отбросив полог, закрывавший вход в шатер, возвел глаза к небу. Оно было безоблачным и сверкало звездами, а через весь небосвод нежным сиянием протянулся Млечный Путь. Лагерь светился тысячами костров.
— О Ахура-Мазда, владыка небесного огня, бог наш, — взмолился Великий Царь, — даруй мне победу, дай мне спасти державу моих предков. Обещаю тебе: в случае победы я отнесусь к моему противнику с милостью и уважением, ибо, не будь между нами войны, я бы от чистого сердца просил его о дружбе.
Евнух ушел, оставив царя наедине со своими мыслями. Удаляясь от царского шатра, он ясно услышал у ворот лагеря какой-то шум и остановился. Приближался отряд ассирийских всадников; они сопровождали очень красивого мальчика, внешность которого при ближайшем рассмотрении показалась евнуху знакомой. Не веря своим глазам, он подошел еще на несколько шагов. Тем временем маленький кортеж подъехал к царскому шатру, и, когда лицо мальчика осветили укрепленные у входа факелы, сомнений не осталось: это был Этеокл, сын Мемнона Родосского и Барсины!
ГЛАВА 6
Выступление Фессала в «Царе Эдипе» было безупречно, и когда настал черед сцены, в которой герой прокалывает себе глаза острым язычком пряжки, зрители увидели, как грим актера окрасили два ручейка крови, и по рядам амфитеатра разнеслось изумленное «О-оо-о!», а на сцене зазвучали ритмические стенания Эдипа:
Сидевший на почетной трибуне Александр долго и с воодушевлением аплодировал. Вскоре стали показывать «Алкесту», и изумление публики еще более возросло, когда в финале из-под земли выскользнула сама Смерть, наряженная в мрачные одеяния Таната, и Геракл стал сбивать ее с ног мощными ударами своей палицы. Евмен велел архитектору Диаду, тому самому, что проектировал осадные башни для разрушения стен Тира, создать машины для сценических эффектов.
— Я говорил тебе, что останешься доволен, — шепнул секретарь на ухо Александру. — А посмотри на публику: она просто сходит с ума!
Как раз в это время палица Геракла тщательно рассчитанным ударом поразила Танат; державший актера в воздухе крюк отцепился от подвижной вращающейся петли, и тот с шумом упал на помост, а Геракл тут же набросился на него. Публика неистовствовала.
— Ты чудесно поработал. Проследи, чтобы все получили вознаграждение, особенно архитектор, построивший машину. Никогда не видел ничего подобного!
— Здесь также есть заслуга наших хорегов, а царь Кипра оплатил всю установку оборудования. Но у меня к тебе есть другое дело, — добавил Евмен. — Пришли новости с персидского фронта. Я сообщу их тебе сегодня вечером после аудиенции.
И он удалился, чтобы организовать церемонию награждения.
Судьи, среди которых были и гости из афинского посольства, назначенные по долгу вежливости, удалились в помещение для совещаний, а затем вынесли решение: приз за лучшее оборудование присуждается «Алкесте», а лучшим актером объявляется Афинодор, который в женской маске фальцетом
