Георгий Марчик
Неприкаянная
Потом был похожий на паренька щеголеватый солист вокально-инструментального ансамбля. Звали его Женя, хотя это не имеет никакого значения. Когда он пел о русских дружинах и богатырях, то как-то смешно подрыгивал на туфельках с высокими каблуками. Он был влюблен в свой голос и воспринимал Лану как некую дань своему таланту.
Впрочем, Светлана, или, как ее называли, Лана, не любила его. Просто ей нравилось, как он одет, как галантно держится и то, что он принадлежит миру искусства. Искусство было ее слабостью. Она сама в детстве мечтала стать певицей. Ей казалось, что близость с ним открывает и ей двери в этот чудесный мир.
Она была счастлива, когда ему аплодировали.
Но он вдруг признался, что они не понимают друг друга и поэтому должны расстаться. Вообще-то он сам, как оказалось, уже обзавелся новой подружкой, поэтому, очевидно, и перестал понимать ее. Лана восприняла все как должное. Поплакала, но кого волнуют чужие слезы? Она быстро утешалась с шикарно одетым Славиком. (Безвкусно и бедно одетых людей Лана презирала).
Он представился на улице артистом. Впрочем, потом оказалось, что он фарцовщик, но ведь это тоже своего рода искусство. Зато Славик имел много баксов, а это уже кое-что, клево играл на гитаре, а ее одел как игрушку. Когда они шли по городу, на них все оборачивались. Ланочка гордо, как королева, несла сквозь толпу свое стройное тело с высокой красивой грудью. Завистливые взгляды девушек и восхищенные мужчин приводили ее в восторг.
Ловкий, удачливый Славик был против того, чтобы она работала.
Он хотел, чтобы она принадлежала только ему одному. Он обещал даже жениться на ней и прописать в свою двухкомнатную квартиру. Но не успел — его замели, выдал какой-то завистливый и менее удачливый друг. Он потом пытался прибрать Лану к рукам, но к ее чести она попросту выгнала его.
Лана пыталась помочь Славику — ходила к адвокату, к судье, но без успеха. Пришлось устроиться почтальоном — это ей-то, мечтавшей о блистательном амплуа певицы. На работе она выключалась — бегала по участку с почтой, а думала о своем — вот придет принц и вознесет ее над толпой. Когда кто- нибудь обращался к ней, то натыкался на ее остановившийся, отсутствующий взгляд. Она не слышала ничего, а потому не сразу откликалась — грезила наяву.
Свою беременность от Славика, которая обнаружилась, когда он уже сидел, восприняла как помеху своим грандиозным планам. Не было рядом мамы — может, она бы уговорила оставить ребенка. От частника вернулась очень бледная, словно обескровленная, но с чувством облегчения — ничто не будет связывать, мешать жить. В своих письмах мама советовала учиться, но ее советы проскальзывали мимо сознания, как пролетают мимо бездумного взгляда из окна вагона деревья, дома, поля… Больше всего надеялась найти того, кто даст все, поможет одним махом решить все проблемы.
Был кто-то. Терся какое-то время рядом. Исчез. Потом еще кто-то. Настырно лезли, требовали утех за свои подачки. Водили в ресторан, мяли, тискали, целовали. Скучные, однообразные, похожие друг на друга, как телеграфные столбы. Как-то в общежитии одинокая женщина-оператор с увядшим лицом и скучными глазами сказала ей низким прокуренным голосом: «Не повторяй моей ошибки. Я тоже делала ставку на удовольствия и, как видишь, проиграла. Заведи семью, поступай учиться, делай что-то полезное. Не трать попусту время…»
Откуда-то вынырнул директор клуба — Юрий Гаврилович — говорливый, веселый человечек. Восторженно осыпая комплиментами, целовал руки. Неудавшийся артист он старательно играл роль светского льва, щедрого покровителя. Вначале Лана решила: «Наконец-то!» Отдалась без колебаний. Он приторно, преувеличенно-пылко, как барышник лошадью восхищался ею, но она не замечала пошлости, фальши: «Ты прекрасна! Божественна! Какие у тебя ангельские глаза. Какая царственная осанка! А эти плечи, руки!»
Она пошутила (с намеком): «За красоту надо платить!» Он радостно воскликнул: «О, да! Конечно! Я готов на все. Мы поженимся. Я осыплю тебя подарками, ты будешь ходить в золоте и горностаях». Она слушала, улыбалась и, принимая все за чистую монету, не замедлила перейти жить к нему в небольшую однокомнатную квартиру. Как пчелка носилась по дому — наводила порядок, убирала, готовила, стирала. Благоухая свежестью и красотой, с сияющими глазами ждала его.
Если бы только он понял, какое сокровище попало ему в руки, если бы только оценил! Не понял, не оценил. Хотя был до приторности слащав и угодлив. Ворковал, сюсюкал, но любил не ее, а в ней самого себя. Первое время еще туда сюда. Она ждала, надеялась. Потом поняла — надеяться не на что. Он блефует — его карта в жизни уже бита.
Наедине она любила любоваться собой обнаженной в зеркале. «Какая красота! — думала она, с восхищением и сожалением глядя на свою пышную молодую грудь с маленькими нежно-розовыми сосками. — Почему никто по-настоящему не оценит всю эту прелесть, все это богатство?? — Она поворачивалась в разные стороны, принимала артистические позы, оглаживала руками классически выточенные бедра, мягкий, податливый живот с нежно золотистым пушком на упругой коже и по-детски беззащитной ямочкой пупка. — Они как шакалы готовы терзать мою плоть, но никто не хочет платить за нее достойную цену».
Юрий Гаврилович не хотел упустить лакомый кусочек, тянул время, но жмотничал, хотел откупиться безделками. Лана требовала. Сначала ласково, мягко, деликатно намекая, когда же он начнет выполнять обещанное, затем все жестче, решительней. Он умолял успокоиться, еще немного подождать. И все тянул, тянул, тянул… В конце концов Лана поняла, что от него ничего не дождешься, кроме красивых слов. Она так возмутилась, что даже хотела отравить его, потом раздумала — стоит ли садиться в тюрьму из-за такого идиота. Он видел ее красивые талию и грудь, но не видел в ней человека.
Когда дальше тянуть стало уже некуда, она поставила вопрос ребром: или-или.
— Или ты выполняешь обещание — прописываешь меня, или мы расходимся.
В ответ он лицемерно рассмеялся ей прямо в лицо:
— Деточка, ты очень спешишь. А спешка хороша лишь при ловле блох. Ты хочешь больше, чем можешь. — Что следовало понимать, что она требует больше, чем заслуживает.
Лана на этот раз не настроена была уступать.
— Тогда прощай, — сказала она и стала собирать свои вещи. Он не на шутку разозлился:
— А кто ты такая, чтобы ставить мне условия? Таких как ты…
Закончить ему помешала се пощечина, от которой его голова мотнулась, как тряпочная. Вот такой оказался фрукт. Считал совершенно естественным говорить одно, а делать другое. Лишь бы достигнуть цели. Высокие, громкие слова существовали сами по себе, а низкие, мелкие дела сами по себе, отдельно друг от друга.
Как недобрая и недолгая память о совместной жизни с Юрием Гавриловичем на ее прекрасном теле осталось несколько живописных синяков, которыми наградил ее разгневанный джентльмен.
Приютили знакомые девочки в своем общежитии. Всю ночь горько проплакала: «Почему у других богатые родители? Почему другие удачно выходят замуж? Чем я хуже? Мне так мало надо — и того нет. Почему?» Думала — а что же дальше? Из тьмы выплывали страх, безысходность. Неужели все так и останется?
Вечером она гуляла по центральной улице. Подходили разные типы, куда-то звали, что-то предлагали. С презрением вворачивалась — дешевенькие люди, не достойные даже ее взгляда, а туда же… Покусывала губы: «А ну их всех, уеду! Начну все сначала. Стану актрисой. Чем я хуже других?» Как будто жизнь толстая тетрадь и стоит перевернуть страницу, как все нужно начинать заново. Стоит только очень захотеть, и ты сразу все получишь.
«Стану актрисой». Эта мысль зажгла воображение, разбудила чувства. Она загорелась, начала собирать вещи. Теперь ее положение не казалось ей столь ужасным, безвыходным. Ведь все ее неудачи были временными, теперь все изменится, теперь, когда у нее есть такая прекрасная цель. Это было как свет в конце темного туннеля. Он звал, манил, указывал путь.
Лана снова радовалась, смеялась, пела. Разгладились суровые морщинки на ее чистом лице, загорелись глаза. Ведь как хорошо, когда знаешь, ради чего живешь, когда есть, к чему стремиться, когда будущее манит и зовет — чистое и ясное, как праздничное весеннее небо. Она ни минуту не сомневалась, что
