Арамуре женщины свободны?
— В Арамуре — да. Но не везде в Наре. Твой отец в чем-то был прав, но и ошибался, когда рассказывал тебе об империи. Там есть прекрасные земли, а есть и такие, от которых лучше держаться подальше. Если ты когда-нибудь уедешь из Арамура, тебе может грозить опасность. Трийцев не везде хорошо встречают.
Казалось, это ее поразило.
— Разве? Но ведь твой император помогает дэгогу! Он прислал вас всех сюда. Мой отец говорил, что император хороший!
— Твой отец имел благие намерения, но про Нар ему было известно далеко не все. Мы, арамурцы, действительно находимся здесь, чтобы помочь дэгогу, но мне кажется, императору что-то нужно от твоего народа, Дьяна. Он может быть настоящим дьяволом.
— Ты совсем сбил меня с толку! Теперь ты говоришь как дрол. Ты хочешь сказать, что Тарн прав?
— Ни в коем случае! — решительно заявил Ричиус. — Конечно, и Тарн настоящий дьявол. Просто дело в том, что мир за пределами Люсел-Лора может оказаться не таким, как ты себе представляешь. В Наре может оказаться нелегко. Но в Арамуре жить хорошо. Там ты будешь в безопасности. И, надеюсь, будешь счастлива.
— Тогда я хочу ехать в Арамур, — заключила Дьяна. — Ты не такой, как Тендрик. Я… я тебе доверяю.
Ричиус почувствовал непреодолимое желание прикоснуться к ней, однако сумел справиться с этим порывом. Он просто наблюдал, как Дьяна разглядывает его перстень. Даже в слабом свете кольцо поблескивало, и было видно, что она заворожена им. А что в этом удивительного, подумал он: ведь перстень стал для нее пропуском к свободе.
— Утром я отведу тебя к Эдгарду, — пообещал Ричиус. — Наверное, он скоро отправится в Арамур.
Дьяна нахмурилась.
— А что я скажу Тендрику?
— Не надо ничего ему говорить. Ему уже заплачено достаточно. Не думаю, чтобы он посмел отправиться за тобой. А теперь доедай ужин. Когда поешь, мы поднимемся наверх.
— Наверх? Зачем?
— Просто разговаривать, — поспешил он ее успокоить. — И чтобы ты смогла как следует выспаться. Тебе надо набраться сил. Дорога Сакцен нелегкая.
— Но там только одна кровать, — резонно заметила она, — и тесная.
— Но есть еще и стул, — прибавил Ричиус. — Я буду сидеть на нем всю ночь и охранять тебя.
Дьяна мелодично засмеялась.
— Ты — странный человек, Ричиус Вентран.
11
— Я не трус, Эдгард! — сипло произнес Динадин. — И никогда не был трусом.
Он смотрел в лицо старика, на котором оставили след те ужасы, что он видел, и вспоминал то время, когда боевой герцог Арамура был полон жизни и непобедим. Тогда Динадин с Ричиусом были еще мальчишками: они играли у ног Эдгарда и мечтали стать такими, как он. Но он изменился. Они все изменились, потому что война разрушает не только тела и здания. Война уродует людей и парализует отвагу. Война может превратить друзей во врагов.
Эдгард откинулся на спинку стула и поднес стакан ко рту. За стенами его шатра лагерь затих до едва слышного шелеста. Скоро наступит рассвет, однако пока луна все еще оставалась в небе, и ее бледный свет пробивался сквозь тонкую ткань, смешиваясь с оранжевым светом факелов, из-за чего вино казалось черным, а лицо Эдгарда — обликом древнего старца. Динадин осушил свой стакан уже столько раз, что у него голова шла кругом. Но графин наконец опустел, и вина осталось совсем немного — только на дне стакана Эдгарда.
— Я знаю, что ты не трус, — ответил боевой герцог. — Только пара храбрецов может сделать то, что делаем мы.
— Тогда почему мне самому кажется, что я трус? — вопросил Динадин. — Я уверен, что поступаю правильно. Война в долине проиграна, в этом нет сомнений. Мы были бы глупцами, если б остались. Ричиус глупец, раз остается.
— Мы это уже обсудили, — напомнил Эдгард. — Ты бросаешь друга. Это всегда нелегко. Я оставил Кронина на горе Годон. И я сожалею об этом. Но иначе поступить было нельзя. Блэквуд Гейл этого понять не может, и Ричиус тоже. Но это не делает Ричиуса глупцом, Динадин. Будь осторожен.
— Извини, — печально сказал юноша. — Мне не следовало это говорить.
Он встал и пошел к выходу. Отодвинув в сторону завесу, всмотрелся в темноту. Ночной воздух был свеж и прохладен. Доставляло удовольствие вдыхать его полной грудью. В небе горели мириады звезд. Вдали спал город нищих, похожий на кладбище заброшенных зданий, а в лагере Эдгарда усталые всадники, погруженные в мрачные сны, бормотали что-то невнятное, положив головы на седельные сумки.
Измученный и хмельной, Динадин не мог сосредоточиться ни на чем определенном. Он вспоминал отца и братишку Алейна, оставшихся дома, и гадал, что с ними стало. Отец предостерегал его: трийцы — непостижимые дьяволы, которых империи следовало бы сторониться, ибо они скорее всего приведут к падению даже Аркуса. Отец утверждал: это — страна магии и зла. Глядя вдаль, Динадин пытался разобраться в этих словах, а заодно и в том, какую роль он сам сыграл в планах императора. Он вспоминал мальчишку Динадина, которого манила эта таинственная страна. Он думал, когда-нибудь они с Ричиусом приедут сюда в поисках приключений и на месте узнают про ее чары. Но теперь он стал старше и не видел здесь магии — только тьму и смерть. В чем-то отец был прав относительно трийцев. Все это проклятое предприятие оказалось гибельным.
— Я устал, — проворчал Динадин. — Я иду ложиться.
— Отдохни, — посоветовал Эдгард и потянулся, хрустнув костями. — Думаю, я и сам лягу отдохнуть.
— Доброй ночи, Эдгард, — сказал юноша, но не успел выйти из шатра, как герцог окликнул его:
— Динадин, подожди!
— Да?
— Я давно тебя знаю, — молвил старик. — И я знаю твою семью. В ней нет ни одного труса.
Динадин выдавил улыбку.
— Спасибо, — вяло произнес он, а затем повернулся и вышел из шатра.
Он осторожно пробирался мимо спящих и часовых, выставленных без всякого порядка и смысла. Выпитое на пустой желудок вино ударило в голову, так что его немного пошатывало. Холодный ветер проносился по лагерю, вызывая дрожь во всем теле. Он вдруг понял, что ему некуда идти. У него был только собственный конь — и он направился к временной конюшне. Там, на другом конце лагеря, он обнаружил парнишку-конюха, заснувшего прямо на ящике, полном корма. Повсюду валялись попоны и уздечки, о них запросто можно было споткнуться, и он старался ступать осторожно, насколько позволяла затуманенная алкоголем голова. Его конь стоял в конюшне с полузакрытыми глазами. Динадин бесшумно проскользнул мимо конюха и отвязал коня.
— Привет, дружище, — прошептал он на ухо животному.
Услышав его голос, конь вмиг оживился, что немного подбодрило юношу. Род Лоттсов разводил лучших лошадей во всем Арамуре, а возможно, и во всем северном Наре. Будет приятно снова оказаться дома — хотя бы ради того, чтобы снова увидеть холмы в поместье отца. Когда он вернется, устроят пир: перед отъездом отец обещал ему это. Придут братья, мать приготовит угощение, пригласит родных и друзей.
Благодушное настроение вдруг стремительно испортилось. На пир придут не все его друзья! Некоторые погибли. А иные все еще находятся в долине Дринг. И, конечно, Ричиус присутствовать не сможет. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, он больше никогда не увидит своего друга. Они больше никогда не поедут верхом по дивным лесам Арамура, не будут обсуждать достоинства лошадей… Больше не будет выездов на охоту и жаркого из добытой ими дичи. Арамур без Ричиуса не будет прежним. Он не будет по-настоящему домом!
— О Боже, — тихо простонал он, — что мне делать?
Динадин вывел лошадь из конюшни. Седла на ней не было, но прочая упряжь осталась на месте.
