рассказал нам, что ты сделал. Надо полагать, она того стоила!
— Парень, повторяю тебе в последний раз. Я хочу, чтобы ты сегодня больше не произнес ни слова, понятно? И я требую, чтобы ты вообще не говорил о моей жене. Я тебе не доверяю и не собираюсь ничего тебе рассказывать. Так что заткнись и спи.
Симон подался вперед.
— И за кого же ты меня принимаешь? Только честно — скажи мне! Ты думаешь, меня прислали тебя убить? Он увидел, как Вэнтран поморщился.
— У меня есть враги, — сказал он. — Возможно, ты один из них. Не знаю. Но я не могу рисковать.
— Бьяджио всех нас послал за тобой. Мы должны были привезли тебя в Нар живым. Это входило в нашу задачу. Главное было найти магию, чтобы спасти императора, но Гэйл и Бьяджио хотели взять тебя в плен. Я этого не скрываю, но это было давно, Вэнтран. И насколько я знаю, я — единственный нарец, оставшийся в Люсел-Лоре, если не считать тебя. — Симон улыбнулся. — Ты прячешься уже целый год, и это видно. Ты потерял почву под ногами и шарахаешься от собственной тени. Это по глазам видно.
— Так ты к тому же и маг? — саркастически осведомился Вэнтран.
— Мне не нужна магия, чтобы увидеть твой страх. Может, тебе и есть чего бояться — откуда мне знать? Но меня тебе бояться не надо. Я могу тебе в этом поклясться, Вэнтран. Я просто дезертир.
Вэнтран скептически посмотрел на него:
— Этого не может быть. Легионеры хранят верность.
— Короли тоже, — отпарировал Симон. — Однако ты здесь.
Наступило молчание. Взгляд Вэнтрана смягчился, и в нем появилось понимание. Симон хладнокровно наблюдал за ним, видя, как слабеет его защита. Молодой человек уперся подбородком в колени и уставился в огонь. Внезапно он унесся мыслями куда-то очень далеко. Когда он заговорил снова, то этот вопрос был задан из раздумья, бесстрастным тоном.
— Так почему же ты тогда дезертировал? — тихо спросил он. — Что с тобой случилось?
— Со мной случился Нар, Вэнтран. Нар и его мерзости. Я не был создан для мундира. Я вступил в армию потому, что мне больше некуда было деться, а есть хотелось. Но когда меня отправили сюда, я понял, что мне среди них не место.
— Это не ответ. — Молодой человек по-прежнему витал где-то далеко, слепо глядя в пламя. — Что тебя заставило уйти?
Симон тоже посмотрел в пламя, вспоминая свою сказку Он предвидел такие вопросы.
— Экл-Най, — тихо проговорил он. — Ты знаешь, что там произошло?
Вэнтран молча кивнул.
— Это была резня, простая и откровенная. Когда мы прошли по горной дороге, трийцы попытались организовать нам сопротивление, но у них не было ничего. Мы сожгли город дотла. Мы перебили всех. Я… — Симон сделал театральную паузу, давясь напускными чувствами. — Я убивал детей. Малышей не выше моего колена. Убивал по приказу, но от этого было не легче. А когда все было кончено, мы подожгли весь город.
— Город-пожар, — эхом откликнулся Вэнтран. Так назвали Экл-Най в ночь резни. Говорили, что пламя над городом было видно с другого конца мира.
— Правильно. Там были нищие, беженцы и старухи — и мы их убили. Я никогда уже не стану прежним, Вэнтран. Так что не читай мне лекций насчет предательства. Для того, что я сделал, нужно было мужество. Я никогда не смогу вернуться в империю. Я застрял здесь.
Вэнтран перевел взгляд на Симона.
— Ты сделал свой выбор, — сказал он. — Теперь живи с ним.
— А я с ним и живу, — отозвался Симон. А потом он с любопытством наклонил голову и спросил: — А ты? Как он и ожидал, Вэнтрана этот вопрос возмутил.
— А это не твое дело.
— Ты живешь в Фалиндаре?
— Да.
— У военачальника?
— В Таттераке больше нет военачальника. С тех пор, как погиб старый.
— Тогда к кому ты меня ведешь? — спросил Симон. — И зачем взял меня в плен?
— Потому что тебе нельзя доверять. Я не знаю, рассказал ты мне правду или это хитроумная выдумка Бьяджио. В любом случае я намерен за тобой наблюдать, Симон Даркис. А это значит, что ты должен вернуться со мной в цитадель. Там ты поговоришь с ее господином, Люсилером. И мы оба решим, что с тобой делать.
— Отдашь меня под трийский суд? — возмутился Симон. — По-твоему, это справедливо? Они перережут мне глотку просто за то, что я — нарец!
— Возможно, — непринужденно согласился Вэнтран. — А может, и нет. — Он слабо улыбнулся Симону. — Я хотел бы тебе верить. Правда хотел бы. Но не могу. Если бы тебя когда-нибудь преследовали так, как меня, ты бы это понял.
— Чепуха! — язвительно бросил Симон. — Тебя преследуют не больше, чем меня. Это все твое воображение. Ты живешь в напрасном страхе, а теперь хочешь затащить в свои иллюзии и меня. Это все только твои фантазии, Вэнтран. Мне тебя жаль.
Лицо Вэнтрана снова посуровело.
— Побереги свою жалость для себя, — ответил он. — Потому что если я узнаю, что ты солгал, она тебе понадобится.
С этими словами Ричиус Вэнтран встал и ушел в темноту, оставив Симона у костра одного. Симон глядел вслед уходящему в ночь и в собственные мрачные мысли Вэнтрану и знал наверняка, что его миссия увенчается успехом.
9
Собор Мучеников
В центре столицы Нара, рядом со сверкающим Черным дворцом, по другую сторону реки Киль над загаженными переулками вздымался огромный Собор Мучеников. Из висящего неуносимым облаком дыма военных лабораторий стремилась к небесам его металлическая колокольня. На карнизах расселись древние химеры, пристально разглядывая город каменными глазами; цветные стекла витражей отбрасывали яркие блики, заливая улицы радугами. Сто лет бурь отполировали известняк до гладкости, позеленили медь, и в яркие солнечные дни собор мерцал звездой сквозь городскую дымку. Десять тысяч рабов десять лет трудились над его постройкой, и в хаосе последних лет храм, как честолюбивая мечта, манил к себе паломников со всей империи. Во все церковные праздники площадь вокруг собора наполнялась верующими, жаждавшими услышать слово Божие и получить прощение за свою грешную жизнь.
Архиепископ Эррит знал, насколько важен для него собор. Он был ему дороже Священного Писания, дороже самой жизни. Эррит действительно верил, что Бог живет в этих стенах и на прославленной колокольне. Он полагал, что здесь и есть обитель Бога на земле. Епископу было уже почти пятьдесят лет, и почти всю жизнь он провел в этом святом здании, по его галереям он ходил с другими верными Господу. Здесь заключались браки нарской аристократии, здесь Ричи-уса Вэнтрана, Нарского Шакала, сделали королем. Эррит молился, чтобы после смерти Господь позволил ему остаться в этом храме. В молельнях собора Эррит перевидал многое, в том числе и настоящие чудеса: плачущую Богоматерь и кровоточащую чашу и дорожил этими воспоминаниями. Они давали ему силы, а силы в эти черные дни были Эрриту очень нужны. Ему нужно было слышать ясные указания Бога, не перевранные толкователями и священниками. Он молился целыми днями, он постился и умолял небеса услышать его. И он боролся с тем, с чем повелел бороться Бог, Отец наш.
И каждый день храм требовал неусыпного внимания Эррита. Ему надо было присматривать за причтом, руководить армией священников в капюшонах и заниматься тысячами надоедливых мелочей. Его измучила война в Готе и непрекращающаяся распря с изменником Бьяджио. Он мечтал оказаться в одиночестве, снова стать простым священником, служителем Всемогущего. Все утро ему пришлось слушать подробный рассказ Форто о его военных кампаниях, и от голоса генерала у архиепископа разболелась голова. Эррит шел по раззолоченным переходам собора, надеясь никого не встретить. Был Седьмой День — тот день, когда храм открывал исповедальни для кающихся. Давно уже Эррит, обремененный обязанностями своей
