порядочный пансион, где мог бы за недорогую цену поместить ее. Конечно, лучше было бы поместить ее в Лондоне, но зато издержки там были бы слишком велики, а так как этот город находился только в сорока милях от моего будущего местопребывания, то я часто мог к ней приезжать. Чтобы избежать докучных расспросов о родстве моем с Флитой, я сказал ей, чтобы она называла меня своим братом. Впрочем, лишних предосторожностей не нужно было, потому что Флита понимала отношения свои ко мне не по детским летам.
Потом мы пошли искать портного, чтобы заказать платье, так как я намерен был посещать высший круг общества. Идя все прямо по большой улице, мы вскоре увидели вывеску портного, написанную большими буквами: «Тедор Шнейдер, портной Его Королевского Величества, Принца Гессен-Дармштадтского».
— Годится ли этот, Иафет? — сказал Тимофей, указывая на вывеску.
— Да, — ответил я, — но каким образом дармштадтский принц выбрал себе портного в этом маленьком городке, это меня удивляет.
— Может быть, он шил ему платье в Германии?
— И то может быть, но во всяком случае он будет иметь честь шить и на меня.
Мы вошли в лавку и заказали самую модную пару верхнего платья, выбрав цвет сукна, сообразный с тогдашним вкусом, и приказали, чтобы все было готово как можно скорее. Когда мерка была снята, я хотел выйти из лавки, но хозяин, судя, вероятно, по моему платью, что я не был знатный человек, сказал мне, что он с господ, которые заказывают ему в первый раз, берет обыкновенно задаток. Хотя это было не слишком лестно для меня, но я молча вынул из кармана полную горсть гиней, положил из них две на конторку и ушел, не говоря ни слова. От дармштадтского портного мы пошли в другую лавку, чтобы заказать в ней ливрею для Тимофея; не желая, однако, чтобы его платье поспело прежде моего, я сказал, что приду на другой день. Но Тимофей экипировался раньше меня. Мне надобно было купить еще другие вещи, как-то: сундук, чемодан, шляпу, перчатки и прочее. Закупив все эти принадлежности, мы пришли опять в наш трактир. Хозяйка с Флитой расспрашивала нас о цене купленных вещей, и я, для удостоверения своего богатства, показал им кучу денег, рассыпав их по полу, как будто бы нечаянно.
В тот же вечер объявил я Флите, что должен с нею расстаться, оставляя ее в пансионе, куда часто буду наведываться. Сначала она была неутешна, воображая себе нашу разлуку, но когда я ей рассказал все подробно, то она согласилась, что я был прав. На следующий день мне принесли платье, и я оделся.
— Без лести говоря, Иафет, ты совершенно похож на человека хорошего общества, — сказал мне Тимофей.
Флита улыбнулась и сказала мне то же, и я наконец убедился в этом. Взяв шляпу и перчатки, я вышел с Тимофеем, чтобы заказать ему ливрею и платье для Флиты.
Выходя на улицу, я заметил, что забыл платок, и вернулся за ним. Хозяйка, увидев настоящего господина, щеголя, можно сказать, сейчас явилась ко мне с учтивостями и предложениями, не узнавая меня, пока я не улыбнулся. Это мне было чрезвычайно приятно. Наконец мы отправились и зашли к другому портному. Войдя в его лавку, я старался казаться значительным человеком и не обманулся. Меня встретили низкими поклонами.
— Мне бы хотелось заказать ливрею для этого молодого человека, который взялся служить мне. Но так как мне невозможно дожидаться, потому что я остаюсь в городе на некоторое время, то нет ли у вас готовой?
Ливрея была сейчас же выбрана, и я приказал ее на следующий день в назначенный час принести к себе.
Потом я зашел к швее и велел, чтобы она пришла в трактир снять мерку с девочки, которую я отдал в пансион, говоря, что платье ее было забыто в дороге. На четвертый день все было кончено. Я нашел хороший пансион, который содержала какая-то вдова. Цена в нем была очень умеренная — двадцать фунтов стерлингов в год. Я отдал за полгода вперед и отнес к банкиру пятьдесят гиней, взяв с него расписку в верности платежа содержательнице пансиона. Предосторожность эту я принял, потому что если бы я сам обеднел, то Флита все равно бы имела достаточное содержание на три года. Когда мы расставались, она горько плакала, и я насилу мог отцепить ее ручонки от шеи. Мне казалось, что я покидал драгоценнейшее для меня на свете. Все было готово к отъезду… Но Тимофей не надевал еще своего нового платья. Странно было видеть в ливрее того, кто сидел со мной за столом и был на одинаковой ноге. И так как в маленьких городках всегда множество сплетен, то мы, как для себя самых, так и ради Флиты, отложили переодеванье Тимофея до приезда в Лондон.
Простившись с хозяйкой, которая наверное отдала бы деньги, заплаченные за квартиру, только бы узнать, кто мы, мы взяли наружные места в дилижансе и к вечеру приехали в столицу.
Я описал подробно все эти мелочи для того, чтобы показать, как можно шагнуть из одного состояния в другое.
Глава XVIII
Но я пропустил одно очень важное происшествие, которое случилось вечером за день до помещения Флиты в пансион. Разбирая вещи в моем чемодане, я увидел подарок Натте, сделанный ею на память Флите. Я развернул бумагу и нашел в ней большую коралловую цепь, оправленную в золото, в которой хотя было менее золота, нежели кораллов, однако по пробе золота можно было судить, что она стоила дорого. Флита надела ее на шею и задумалась несколько минут.
— Иафет, — сказала она, — я видела эту цепь прежде, и, как мне помнится, я ее носила. Она, как старый друг, припоминает мне прошлое, и я уверена, что при ней много воскреснет воспоминаний минувшего детства.
— Постарайся припомнить, Флита, все, что можешь, и сообщи мне завтра.
— Не стоит стараться, потому что тогда я ничего не узнаю. Когда мое воображение силится удержать какой-нибудь предмет, то он, как нарочно, ускользает, и тогда все напрасно. Нет, лучше я дам волю мечтам моим… Быть может, они сделают более. Прощай, Иафет!
Она пошла спать, а я стал любоваться цепью и придумывать обстоятельства, по которым она досталась Мельхиору. Мне тотчас пришло в голову, что цепь могла быть на шее Флиты, когда ее украли от родителей, которых она нам поможет отыскать. Это была не простая обыкновенная цепь, хотя и отличалась грубой обработкой. Видно было вещь, выделанную людьми не искусными в деле, и с которою далеко не могла равняться ценность материала, на нее употребленного; вообще трудно бы было найти другую ей подобную.
На следующее утро Флита была слишком расстроена для того, чтобы рассуждать о вчерашнем. Однако я спросил ее, не вспомнила ли она чего-нибудь.
— Нет, — ответила она, — потому что я проплакала всю ночь, думая о нашей разлуке.
Я советовал ей носить цепь постоянно на себе и беречь ее; но уехав, сожалел, что не взял ее с собой, а потому и решил сделать это в первый мой приезд к Флите, утешая, однако, себя тем, что она, смотря на нее, вспомнит что-нибудь для меня любопытное.
Продолжая путешествие, я спросил одного сидевшего возле меня в дилижансе, какое самое модное место в Лондоне, где бы молодой человек мог остановиться. Он рекомендовал мне Пиаццу в Ковент-Гарден, и я последовал его совету, приехав в столицу. Выбрав хорошенькие комнаты, я заказал легкий ужин. Стол был накрыт. Тимофей явился в своей ливрее и казался очень смешным в новом наряде. Когда же мы оставались одни, то оба хохотали над своей барской прихотью.
— Не правда ли, Тимофей, это славная штука? Но сядь со мной и помоги мне допить бутылку вина.
— Нет-нет, сударь, если вы позволите, то я лучше буду делать то же, что и прочие мои собратья, — ответил Тимофей. — Оставьте только бутылку на подносе, а там уже я поделюсь и с вами и с нею, как должно. Притом, может кто-нибудь войти нечаянно, и какое получит мнение о господине, видя его за одним столом со слугою? Мы оба должны выдержать характеры. Меня на кухне совсем замучили вопросами: кто вы, как ваше имя, откуда едете, чем занимаетесь и прочее… Я ответил, что вы заканчиваете давно начатое путешествие по материку земному, а фамилию вашу переврал так, что и сам не вспомню.
— Зачем же ты это сделал?
— А затем, что вы и сами не знаете настоящего вашего имени.
Но туг разговор наш был прерван мальчиком, принесшим письмо на серебряном подносе.
— Вот письмо, сударь, адресованное Г. И. Н. по возвращении его из путешествия, — сказал мальчик, — и я думаю, что оно вам.
