маленькие, что их вовсе не заметно в коре. Так вот, мы ловим пчелу, когда она садится на цветок, затем выпускаем их; пчела летит прямо в свой улей, а мы следим за ее полетом, пока только можем уследить, и бежим за ней; когда мы теряем ее из вида, то ждем другую пчелу, и опять выпускаем, и так до самого улья; когда мы увидим, у какого дерева пчелы собираются, то дерево валим и достаем мед!
— Как остроумно! — воскликнул Персиваль.
— Некоторые трапперы, поймав пчелу, дают ей сахар, смоченный спиртом; пчела от этого хмелеет, и полет ее замедляется, и потому проследить за ней легче, так что человек может, почти не отставая, бежать за ней, — сказал Мартын.
— О, это положительно превосходно! — восхищался мальчик. — Ну, а медведей вы как бьете?
— Из ружья, конечно. Всего легче их бить, когда они не вылезли еще из дупла, где живут. Мы постукиваем обухом топора ствол дуплистого дерева, и медведь высовывает голову, чтобы посмотреть, кто его беспокоит; в этот самый момент в него стреляют. Но здесь медведи не свирепы, кроме только тех случаев, когда их разозлят, — сказал Мартын, — и так как нам, вероятно, придется познакомиться с ними осенью, то лучше знать, как к ним относиться.
— А почему вы думаете, Мартын, что нам придется с ними познакомиться? — спросила Эмми.
— Потому что они большие любители маиса, а у нас там, за ручьем, посеян теперь маис.
— Ну, если они явятся, то я возьмусь за свое ружье.
— Остерегайтесь стрелять, если вы не можете поручиться, что убьете его наповал: раненый, он становится страшно опасным.
— А вы были когда-нибудь в объятиях медведя? — продолжала Эмми.
— Не то, что был в его объятиях, но у него на голове и чуть было не у него в лапах, да!
— Ах, расскажите нам, пожалуйста! — закричали все в один голос.
— Это было так. Еще мальчиком я обследовал дуплистое дерево, где, как я был уверен, сидел медведь; но он не показывался, и я вскарабкался на дерево, чтобы заглянуть в дупло сверху, но в тот момент, когда я встал коленами на край дупла, край этот обломился, и я полетел прямо в дупло, к счастью, не головой вниз, а ногами, и вместе с целой тучей пыли очутился на голове лежавшего на дне дупла медведя. Мое падение настолько ошеломило медведя, что тот некоторое время оставался неподвижен, так что я успел прийти в себя и сообразить, как бы мне выбраться из дупла. Опершись спиной об одну стенку ствола, а коленями в другую, я, наконец, добрался до верхушки дупла и сел верхом, чтобы перевести дух. В этот момент я увидел голову медведя на расстоянии всего одного фута от меня. Я разом кинулся на землю с высоты двадцати футов. К счастью, я не поломал себе костей, хотя и пролежал несколько минут на земле без движения. Но глухой рев медведя заставил меня очнуться; я поднял голову и увидел, что он спускается к стволу и висит надо мной. Мгновенно вскочив на ноги, схватил я ружье и выстрелил ему прямо в ухо в тот момент, когда он уже коснулся лапой земли.
ГЛАВА XXIV
Наконец пришло известие, что баркас отправляется на другой день утром; когда он зашел в бухту у владений мистера Кемпбеля, то к всеобщей радости оказалось, что на баркасе прибыл капитан Сенклер. Нога его почти совсем поправилась, и после первых расспросов он сообщил, что получил шестинедельный отпуск и уезжает в Квебек.
— В Квебек? Зачем вы туда едете? — спросила Эмми.
— В Квебек я еду только временно, если можно так выразиться, чтобы причислиться к особе губернатора и получить отпуск на несколько месяцев, которым я воспользуюсь для поездки в Англию.
— А зачем вы поедете в Англию? — спросила опять Эмми.
— Мне там предстоит вступить во владение наследством, оставленным моим отцом; осиротев очень рано, я находился до сего времени под опекой опекуна, который просил меня теперь освободить его от дальнейшего заведования моими делами, так как мне уже исполнилось 25 лет, — срок, назначенный моим отцом для окончания опеки. Вот за этим я теперь и еду в Англию.
— О, если вы теперь станете богатым человеком, то и останетесь там, в Англии, и не вернетесь сюда, а забудете и Канаду, и ваших канадских друзей! — печально проговорила Эмми.
— Нет, — возразил Сенклер, — мое состояние в Англии едва ли будет достаточным, чтобы на меня могла обратить внимание даже самая скромная маленькая мещаночка, хотя с девушкой, серьезно расположенной ко мне, я могу прожить на эти средства здесь совершенно безбедно, и потому ничто не удержит меня в Англии долее, чем того потребуют мои дела, тем более, что мое наибольшее желание как можно скорее вернуться в свой полк.
— Во всяком случае, вернетесь вы сюда или останетесь в Англии, наши наилучшие пожелания всегда будут сопутствовать вам! — сказал мистер Кемпбель.
— И я, с своей стороны, никогда не забуду счастливых часов, проведенных мной в вашей милой семье, — отозвался капитан. — Однако нам надо спешить. Генри, торопитесь: комендант желает, чтобы баркас ушел непременно еще сегодня.
Так как у Генри все давно было уложено и готово, то в несколько минут все его приготовления к отъезду были окончены, и все сели за стол. После обеда все простились, затем мужчины пошли на пристань, а дамы остались дома убирать со стола.
— Нет, я положительно не могу выносить расставания! — воскликнула Эмми. — Мне хочется сесть и от всей души поплакать над капитаном Сенклером!
Мэри только вздохнула, но ничего не сказала.
— Я тебя понимаю, дитя мое, — отозвалась г-жа Кемпбель, — расставаться с друзьями всегда тяжело, а тем более здесь, где их так немного! Но я надеюсь, что это только на время.
Вечером, когда все опять собрались у очага, Эмми опять заговорила о капитане Сенклере и его планах и надеждах.
— Никогда нельзя знать, что нас ждет впереди, милая Эмми, — заметил мистер Кемпбель, — не только люди, но и целые народы не могут предвидеть, что их ждет даже в ближайшем будущем. Подумать только, что когда французы в 1758 году вздумали вырвать у нас нашу часть Канады, то в результате после страшной, зверской, можно сказать, войны, так как в ней с той и с другой стороны принимали участие дикие индейцы, Франция, желая захватить всю Канаду, вынуждена была уступить Англии в 1760 году и то, что принадлежало ей. Таким образом, ее расчеты не оправдались.
Затем, когда по окончании этой войны Англия зазналась и, вытеснив французов, возомнила, что вся Северная Америка принадлежит ей, эти самые колонии, избавившись от соседства французов, восстали против Англии и свергли ее владычество. Итак, расчеты Англии тоже не оправдались.
Теперь посмотрим дальше: американские колонии получили свою независимость благодаря деятельному содействию французского короля, дворянства и флота, которые, вероятно, не вмешались бы в эту войну, если бы не были восстановлены против Англии, отобравшей у них Канаду. Вместе с тем участь французов в войне за независимость повлекла за собой осуществление этих самых идей независимости и безначалия в самой Франции, в результате чего сам король и наибольшая часть французского дворянства погибла на эшафоте!
— Теперь остается только узнать, так ли недальновидны окажутся американцы, как французы и англичане, — заметил Альфред, — и оправдает ли их демократический образ правления их надежды?
— Насколько может быть продолжителен и удачен в современном обществе демократический образ правления, я решать не берусь, но в древние времена он обыкновенно бывал очень кратковременным и постоянно вырождался или в олигархию, или в тиранию! Несомненно, однако, что нет другого образа правления, при котором бы так легко и быстро развращался народ и при котором так открыто и бесстыдно процветали бы пороки, и этому две главных причины: именно там, где люди объявляют себя все равными, чего, в сущности, быть никогда не может, ибо в природе нигде нет равенства, единственным различием между ними является степень богатства отдельных лиц, и тогда жажда приобретения богатства вырождается в страсть, а такая погоня за наживой всегда деморализует людей. Затем там, где страною правит народ или, вернее, толпа или шайка людей из народа, эта шайка должна ублаготворять народ лестью и раболепством, чтобы удержаться на пьедестале идолов, а лесть есть ложь и обман, и ложь, в одинаковой мере развращающая как того, кто льстит, так и того, кому льстят. Насколько американцы сумеют доказать противное, это мы увидим, — но скажу только, что они начали свою политическую жизнь с акта самой возмутительной несправедливости, именно охранения права рабовладельчества. Объявив
