— В книге судеб, Ваше Благополучие, написан наш тиллед, или судьба. Что сказать еще?
— Аллах акбар! Великий Бог! Хорошо сказано. Но к чему же написано это в книге, которую никто не может читать?
— То высокие, наполненные мудростью слова. Гафис говорит: «Благодари небо за каждое мгновение, данное тебе, как за дар Аллаха». Кто предузнает конец каждой вещи?
— Баллах таиб! Клянусь Аллахом! Умно сказано. Но к чему же книга, когда она запечатана?
— Есть мудрые мужи, которые могут читать наш кил мет и предвидеть будущее.
— Точно. Но я заметил, что они обыкновенно уведомляют нас о событиях тогда, когда они уже случились. Что такое толкователи звезд? Шарлатаны, плуты — больше ничего. — И паша стал снова курить.
— Ваше Благополучие, — начал Мустафа, — в приемной подлейшая из собак ждет повеления предстать пред светлые очи ваши. Этот гяур пришел из Китая, он неверный, с двумя хвостами.
— С двумя хвостами! Что он, паша, что ли?
— Паша! Истаффир Аллах! Собака, подлейшая собака, клянусь бородой пророка! Только собака с двумя хвостами.
— Пусть войдет сюда, посмотрим! — сказал паша. Два невольника ввели тощего желтого китайца; все лицо его было испещрено морщинами, глаза узкие и маленькие, скулы выдались вперед, нос заменяли две дырки, а в его огромном рту виднелись два ряда зубов, которые превосходили чернотой самые лучшие чернила.
Только вошел он в комнату, как повалился на колени, потом головой своей обтер с полу пыль и опять ударился лбом оземь.
— Встань, двухвостая собака! — сказал паша.
Но костлявый китаец и не думал слушаться повеления паши; два невольника приподняли его голову за косы, которые были больше аршина длиной, и китаец оставался на коленях с потупленными в землю глазами.
— Кто ты, собака? — спросил паша, которому очень понравилось раболепие китайца.
— Подлейший из рабов Вашего Благополучия, китаец, — сказал вопрошаемый на чистом турецком наречии. — В отечестве моем был я поэтом, но судьбе угодно было, чтобы я теперь работал во дворцовых садах.
— Если ты поэт, то, верно, знаешь много повестей?
— Рабу вашему случалось не одну тысячу раз рассказывать их. Так предопределено мне.
— Ты говоришь о предопределении, — сказал Мустафа, — поэтому ты можешь рассказать Его Благополучию повесть, в которой бы кто-нибудь предсказал будущее, и это предсказание исполнилось бы на самом деле. Если знаешь ты такую повесть, так рассказывай.
— В моем отечестве, о визирь, есть предание, в котором говорится о предсказании будущего и о странном исполнении его.
— Можешь начать, — сказал Мустафа.
Китаец засунул руку за пазуху и вытащил оттуда инструмент, который был сделан из черепахи, с тремя или четырьмя струнами, и начал свою историю тихим однозвучным писком, который составлял что-то среднее между пением и визгом, но не был нисколько неприятен для слуха. Он ударил по струнам и сделал прелюдию, которую можно представить себе, взяв целый ряд фальшивых тонов. Вот они:
Тейтум, тейтум, тилли-лилли, тилли-лилли;
тейтум, тейтум, тилли-лилли, тилли-лилли;
тейтум, тей!
И всякий раз, задыхаясь во время рассказа, он замолкал и извлекал несколько подобных звуков из своего инструмента.
Чья душа могла так сильно чувствовать любовь, и в чьей груди могла она гореть так пламенно, как не в груди великого Кун-чу, известного в летописях Поднебесной Империи под именем высокого Ю-ань-ди, брата солнца и луны? Двор его был великолепен донельзя, войско несметно, владения так обширны, что границами их было четыре моря, которые составляют границы всего света. Но, несмотря на все это, судьбе угодно было, чтобы он был несчастлив. Так начинаю я чудную историю об императоре, рассказ несчастий великолепного Ю-ань- ди.
Тейтум, тилли-лилли…
Да, он чувствовал, что у него не было чего-то. Ни власть, ни богатства, ни почести не в состоянии были развеселить императора. Не мог он даже читать книгу великого Фо, он закрыл ее. Ах, он грустил, что у него не было другого Я, которому бы он мог сказать: «Смотри! Это все мое! » Его сердце жаждало любви юней девы, красоту которой он мог бы боготворить. Он, перед которым весь свет преклонял колени, которому все люди служили, как рабы, он грустил о том, что любовь не сковала его своими цепями. Но где найти деву, которая была бы достойна лежать в объятиях брата солнца и луны? Где отыскать ее?
Тейтум, тилли-лилли, тейтум, тей!..
Была одна, достойная быть подругой великолепного Ю-ань-ди, быть царицей в стране вечной весны, где растут деревья с золотыми стволами, серебряными ветвями, смарагдовыми листьями и плодами, которые так же вкусны, как яблоки бессмертия. Но где была эта жемчужина? Не утопала ли она в море слез, не лежала ли она на дне колодца горести, или покоилась в садах радости? Ее глаза, которые блеском спорили с лучами солнца, глаза, которые должны бы были освещать целые царства, были подернуты флером горести. И кто был причиной этой горести? Нечестивый, сребролюбивый мандарин Чу- чунг Полли-чунг Ке-ти-ту. Тейтум, тилли-лилли…
Великий Ю-ань-ди созвал всех мандаринов. Весь блестящий двор его, все вельможи склонили головы свои во прах перед золотыми словами, которые полились из уст брата солнца.
— Слушайте меня, вы, первые мандарины, князья и вельможи моей империи! Внимайте словам Ю-ань- ди. Не имеет ли каждая птица, которая рассекает воздух, каждый зверь, который крадется в лесной чаще, подруги? У всякого из вас нет ли очей, которые только на вас изливают блеск свой? Неужели я так несчастлив, несмотря на свое величие, или, лучше сказать, так несчастлив своим величием, что не могу унизиться до того, чтобы любить? Но и брат солнца и луны во время своего пребывания на земле не может жить без подруги. Ступайте же по всей земле искать подругу для вашего повелителя, чтобы он, подобно брату своему, солнцу, которое вечером погружается в объятия океана, мог склонить голову свою на грудь подруги. Ищите, говорю я, на всех концах вселенной это сокровище и принесите его к золотым ногам нашим. Но сперва, о мудрецы и астрологи, вопросите у светил небесных не причинит ли это соединение нам или нашей Великой Империи какого-либо несчастья.
Тейтум, тилли-лилли, тейтум, тей!..
Укажите мне звезду, которая бы не запрыгала от радости при мысли, что может исполнить волю брата солнца и луны; найдите мне планету, которая бы не решилась всеми силами содействовать исполнению желаний своего близкого родственника! Да, все они преклонялись пред глазами астрологов, как верблюд преклоняет колена для принятия на свою спину всадника. Но они нисколько не потускнели, когда, по требованию вопрошателей, слили воедино блеск свой и осветили в книге судеб страницу, исполненную слез. Радость выплывала на поверхность ее в виде дождевого пузыря. Мудрецы приуныли, узнав решение судьбы, и, склонив голову во прах, объявили об этом лучезарному Ю-ань-ди:
— Брат солнца и луны сочетается браком. Сама красота будет лежать у золотых ног его, но бесценная жемчужина будет отыскана и будет снова потеряна. Будет радость, будет и печаль. Радость будет в жизни, а печаль в жизни и смерти, потому что черный дракон, враг Поднебесной Империи, угрожает ей, подобно черной туче. Более этого запрещено говорить звездам.
Тейтум, тилли-лилли, тейтум, тей!..
Тут паша взглянул на Мустафу и кивнул головой, как бы желая сказать этим: «Наконец-то услышим мы повесть! » Мустафа поклонился, и китайский поэт продолжал.
Едва только мудрецы успели объявить великолепному Ю-ань-ди предопределение судьбы, как золотые глаза его заблистали серебряными слезами, но солнце надежды взошло и высушило священную росу. Хан позвал проклинаемого во всех летописях Чу-чунг Полли-чунг Ке-ти-ту и велел ему изъездить весь земной
