капитан Хокинз приобрел себе в глазах некоторых большое доверие, хотя кой-какие слухи, дошедшие до адмиралтейства и были причиной того, что ему не дали другого места, тем более что он имел скромность не просить о том.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Во время нашего пребывания в Ярмуте строго запрещалось выходить на берег под предлогом, что нужно исправлять повреждения, чтобы потом тотчас же отправиться к стоянке. Но на самом деле капитан Хокинз опасался, чтобы мы не рассказали о настоящем ходе битвы. Видя, что мы не думаем обвинять его, он возобновил свою систему гонений. Квартира его выходила окнами на то место, где стоял бриг. Постоянно наблюдая в подзорную трубу за всеми нашими передвижениями, он отмечал в памятной книжке, если я не подымал боты и прочее аккуратно в час, предписанный в его книге приказов. Очевидно, намеревался составить против меня целый список обвинений. Это мы узнали впоследствии.
Я прежде упоминал о том, что Суинберн, соединясь с нами в Портсмуте, посоветовал приделать к бригу какую-нибудь фигуру. О'Брайен это выполнил за свой счет, но не по дешевке, как советовал Суинберн, а очень изящно Фигура представляла огромную змею, свернувшуюся в кольца. Голова ее угрожающе вытягивалась вперед, а хвост с погремушками опускался вниз. Все позолотили, и это производило эффект. Однажды ночью, когда корабельщики закончили на верфи работы и окрасили бриг, голова «Раттлснейка» исчезла. Ее спилили какие-то злоумышленники, но виновных и след простыл.
Я доложил об этом капитану. Он рассердился и предложил двадцать фунтов стерлингов тому, кто найдет хулиганов. Но предложи он двадцать тысяч, и тогда не нашел бы. Однако он этого никак не мог забыть, хорошо понимая, что это значило. Новая голова была вырезана, но пропала в ту же ночь.
Ярость капитана не знала границ. Он созвал всех наверх и объявил, что если виновного не выдадут, он пересечет весь экипаж. Срока было назначено десять минут. По истечении их он приготовился исполнить угрозу.
— Мистер Пол, созовите матросов для наказания! — сказал капитан в бешенстве и отправился в каюту за военным уставом.
Лишь только он ушел, офицеры собрались обсудить это распоряжение. Сечь всех за проступок одного было верхом несправедливости. Но не наше дело возражать. Однако ж матросы могли прочесть на наших лицах, что мы разделяем их чувства. Они стали в кружок и, по-видимому, о чем-то совещались; наконец, казалось, приняли решение. Плотники, нехотя притащившие на корму рострыnote 27, закончили свою работу. Помощники боцмана появились с кошкамиnote 28, длинные хвосты которых были обмотаны вокруг красных рукояток. Все матросы ушли вниз. На квартердеке не осталось никого, кроме морских солдат под ружьем и офицеров.
Заметив это, я приказал мистеру Полу, боцману, выслать людей, чтобы расставить ростры и квартирмейстеров со швартовами. Он вернулся и доложил, что звал, но они не идут. Видя, что экипаж явно готов возмутиться, я отправился в каюту и уведомил капитана о положении дел, прося приказаний или личного присутствия на палубе.
Капитан, по-видимому, от злости лишившийся рассудка, тотчас же вышел на палубу и приказал морским солдатам зарядить ружья. Приказание было исполнено. Но мне рассказывал впоследствии Томпсон, что их зарядили одним порохом, спрятав пули в карманы. Они не хотели оказывать неповиновения и в то же время не желали убивать своих братьев, милых сердцу, которым они притом сочувствовали.
Впоследствии открылось, что голову змеи во второй раз срезал морской офицер.
Затем капитан приказал боцману вызвать матросов. Боцман вернулся с рукой, обвязанной шарфом.
— Что с вашей рукой, мистер Пол? — спросил я, когда он проходил мимо меня.
— Сейчас только упал с лестницы — не могу пошевельнуть; нужно будет идти к хирургу, когда все это закончится.
Свисток снова подал знак явиться на палубу. Но никто не показывался. Бриг находился, таким образом, в состоянии бунта.
— Мистер Симпл, подойдите к люкам и стреляйте на нижнюю палубу! — закричал капитан.
— Сэр, — отвечал я, — на расстоянии полкабельтова от нас два фрегата. Не лучше ли, не проливая крови, позвать их на помощь? Кроме того, сэр, можно попытаться привести в повиновение боцманских помощников перекличкой по именам. Позвольте мне сойти вниз, я постараюсь усовестить их.
— Ступайте, сэр. Вы, кажется, уповаете на свой авторитет? Ну, да об этом после.
Я сошел вниз и стал перекликать людей по именам.
— Сэр, — сказал один из боцманских помощников, — экипаж говорит, что не позволит себя сечь.
— Я обращаюсь не вообще ко всему экипажу, Коллинз, — возразил я. — Вам приказывают расставить ростры и выйти на палубу: вы не можете не исполнить этого приказания. Ступайте тотчас же! Квартирмейстеры, выходите со швартовами. Когда все будет готово, вы можете оправдываться.
Люди повиновались; они вышли на палубу, установили ростры и стали около них. Но когда дело дошло до наказания, боцман и его помощник наотрез отказались сечь.
Капитан смутился и не знал, что делать. Настаивать на своем было напрасно, отступить — невозможно. На минуту настала мертвая тишина. Все едва дышали от нетерпения видеть, что будет дальше. Первым молчание нарушил Джой Миллер, разложенный для наказания.
— Прошу извинить, сэр, — сказал он, поворачивая голову. — Но если уж без этого нельзя обойтись, будьте милостивы, начинайте поскорее. Я простужусь, лежа этак целый день голый.
Это явно была насмешка со стороны матроса. Она привела капитана в чувство.
— Сержант, — закричал он, — закуй Миллера и этого Коллинза в железо, вместе, нога об ногу… за возмущение. Я вижу, ребята, вы заговор составили, но я положу ему конец; я знаю виновных, и, ей-Богу, они раскаются! Мистер Пол, скомандуйте им идти вниз. Мистер Симпл, приготовьте мою гичку, и вот вам мое категорическое приказание: чтобы ни один бот не приставал к берегу.
Капитан уехал с брига. Спускаясь с корабля, он злобно взглянул на меня. Но я исполнял свои обязанности и не беспокоился об этом. Наоборот, я теперь сам наблюдал за его поведением так же тщательно, как он за моим.
— Капитан желает первым рассказать свою историю, — сказал Томпсон, подходя ко мне. — Если бы я был на вашем месте, Симпл, то постарался бы пролить свет на то, что произошло.
— А как это сделать? — спросил я. — Он запретил всякую связь с берегом.
— Просто-напросто, стоит только послать на каждый фрегат по офицеру. Они предупредят, что наш корабль бунтует и просит поддержать в случае надобности. Это вы обязаны сделать как командующий офицер. Пошлите только, а уж изложение дела предоставьте мне. Помните, что капитаны этих фрегатов будут назначены следователями, если дело дойдет до следствия, как я ожидаю.
Подумав немножко, я нашел совет благоразумным, и отправил Томпсона сначала к одному фрегату, потом к другому. На следующий день капитан вернулся. Вступив на квартердек, он тотчас же спросил меня, как я смел противиться его приказанию не высылать боты. Я отвечал, что он запретил только сообщение с берегом и что, как командующий офицер, я счел своей обязанностью предупредить другие корабли, что экипаж наш в состоянии бунта, и просить присматривать за ним.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Я написал письмо сестре Эллен, извещая ее обо всем случившемся, упоминая также о характере капитана и его, по-видимому, близости с нашим дядей.
В ответе она сообщала мне, что узнала от одной разговорчивой девицы, что капитан Хокинз — сын нашего дяди, незаконно прижитый им от одной дамы, с которой он находился в связи в эпоху своей службы в армии. Тут я все понял: дядя поручил меня его ненависти. А он, как послушный и преданный сын, повиновался. Состояние батюшки никак не улучшилось. Но выдумки его были до крайности смешны. Он вообразил себя ослом и целую неделю ревел, брыкая сиделку ногами в живот. Потом он взял себе в голову, что он насос и, протянув одну руку в виде ствола, заставлял сиделку качать другую вверх и вниз по целым часам. В другое время он представлял себя женщиной в родах, так что пришлось дать ему порядочный прием каломелиnote 29 и занять у соседа шестилетнего ребенка,
