дядя с ужасом смотрели друг на друга.
— Суд! Это суд Божий! — вскричал, наконец, адвокат.
Дядя закрыл лицо руками и упал. Пришли на помощь и вместо одного нашли двух, требующих помощи. Сила потрясения причинила дяде апоплексический удар, и хотя он дышал еще, но уже утратил речь и скоро умер.
Вследствие этого трагического происшествия меня посетил на следующее утро мой поверенный и вручил мне письмо.
— Позвольте поздравить вас лордом, — сказал он. Мы были в это время за завтраком. Генерал О'Брайен и я при этой неожиданности вскочили так поспешно, что если б Эллен не успела поддержать самовар, то он, по всей вероятности, полетел бы на пол. Мы с жадностью прочли письмо. Оно было от адвоката дяди, бывшего свидетелем катастрофы. Он уведомлял меня, что спор за наследство прекращается этим трагическим происшествием и что он опечатал весь дом в ожидании моих распоряжений. Поверенный подал мне письмо и распростился, сказав, что вернется через два-три часа, когда я успокоюсь. Первым моим движением, после того как я вслух прочел письмо, было броситься в объятия Селесты. О'Брайен, следуя моему примеру, сделал то же самое с Эллен, и был прощен благодаря стечению обстоятельств.
Но лишь только она освободилась от него, как тотчас же бросилась ко мне на шею. А Селеста повисла на шее отца.
Через час поверенный возвратился, поздравил меня и принялся за необходимые приготовления. Я попросил его отправиться тотчас в Игл-Парк присутствовать при погребении дяди и несчастного мальчика, так дорого поплатившегося за свое повышение, и принять дела от адвоката дяди, оставшегося в Игл-Парке. «Странное происшествие, случившееся в большом свете», было описано во всех газетах, и еще до обеда стол мой был завален кучей визитных карточек.
На следующий день пришло письмо от первого лорда адмиралтейства, в котором он извещал, что выхлопотал для меня патент капитана и надеется, что я доставлю ему возможность лично вручить его мне в половине седьмого за обедом.
Между тем как я читал это письмо, вошел слуга и доложил, что внизу какая-то молодая женщина желает меня видеть.
Я приказал просить. Войдя в комнату, женщина залилась слезами, упала на колени и поцеловала у меня руку.
— Да, это точно вы… Это вы спасли моего мужа в то самое время, как я помогала грабить вас. Но я наказана за свое злодейство — бедный мой ребенок умер!
Голос ее прервался; не подымаясь с колен, она горько рыдала. Читатель, конечно, узнает кормилицу, обменявшуюся с дядей детьми. Я поднял ее, приказал сказать моему поверенному, чтоб он оплатил ей путевые расходы, и просил ее оставить свой адрес.
— Прощаете ли вы меня, мистер Симпл?.. Если и прощаете, то я сама не прощу себе.
— Прощаю тебя от всего сердца, добрая женщина. Ты довольно была наказана.
— Правда, — отвечала она, рыдая, — но разве я не заслужила это! Благослови вас Бог и все святые за великодушное прощение: сердцу моему легче теперь.
И она вышла из комнаты.
На следующий день я получил другой такой же неожиданный визит.
Мы только что сели обедать, как вдруг услышали шум внизу.
Вслед затем в комнату вбежал француз, слуга генерала, и доложил, что какой-то чужестранец желает видеть меня и бьет слуг отеля за то, что они не оказали ему должного почтения.
«Кто бы это мог быть?» — подумал я и, выйдя на лестницу, стал смотреть, перегнувшись через перила.
Шум продолжался.
— Вы не имеете права приходить сюда бить англичан! — кричал один из слуг. — Что нам за дело до иностранных графов?
— Прочь, каналья! — кричал посетитель пронзительным голосом, который мне был очень знаком.
— Канал! Ну да, мы вас бросим в канал, если вы не перестанете.
— В самом деле! — вскричал иностранец, говоривший до сих пор по-французски. — Позвольте вам заметить самым деликатным образом в свете, что вы скверный лизоблюд, салфеточник, воришка шиллингов, взад и вперед шмыгающий собачий сын — и вот вам за эту дерзость!
Послышались палочные удары, и я поспешил сойти вниз, где нашел графа Шаксена, безжалостно колотившего двух или трех слуг.
При моем появлении слуги отступили.
— Мой милый граф, — вскричал я, — это вы? — И я пожал ему руку.
— Милый мой лорд Привиледж, извините меня: эти парни слишком дерзки.
— В таком случае я потребую, чтобы их отставили, — отвечал я. — Если мой друг и офицер вашего чина и достоинства не может прийти навестить меня, не встретив оскорблений, то я вынужден буду искать другую гостиницу.
Эта угроза и прием, сделанный мной графу, привели все в порядок. Слуги украдкой ускользнули, а хозяин отеля рассыпался в извинениях.
Оказалось, что графа просили подождать в кофейне, пока не доложат мне; этим достоинство графа было оскорблено.
— Мы только сели за стол, граф, не хотите ли пообедать с нами?
— Тотчас же, как только приведу в порядок свой туалет, милорд, — отвечал он, — вы видите, я только что с дороги.
Хозяин отеля поклонился и повел графа в туалетную комнату.
— Что такое? — спросил меня О'Брайен, когда я воротился.
— Ничего! Маленькое недоразумение по поводу иностранца, не понимающего по-английски.
Через пять минут слуга растворил двери и доложил о графе Шаксене.
— О'Брайен, ты удивишься, — сказал я. Вошел граф.
— Мой милый лорд Привиледж, — сказал он, подойдя ко мне и взяв меня за руку, — я не хочу быть последним в поздравлении вас с повышением. Я плыл на фрегате вверх по каналу, и в это время лоцманский бот привез мне газеты, из которых я узнал о неожиданной перемене в ваших делах. Я бросил якорь у Спитхеда сегодня утром и приехал на почтовых засвидетельствовать вам, как искренно радуюсь вашему счастью.
Вслед за тем граф Шаксен учтиво раскланялся с дамами и генералом и потом обернулся к О'Брайену, который смотрел на него с удивлением.
— Граф Шаксен, позвольте вам представить сэра Теренса О'Брайена.
— Клянусь всем на свете, странная вещь! — вскричал О'Брайен, пристально глядя в лицо графа. — Да это Чакс! Милый мой друг, когда вы это встали из гроба?
— К счастью, — ответил граф, пожимая ему руку, — я никогда в нем не был, сэр Теренс. А теперь с вашего позволения, милорд, я немного закушу, потому что довольно-таки голоден. После обеда, капитан О'Брайен, вы узнаете мою историю.
Он поверил свой секрет всему обществу благодаря моему ручательству, что они будут держать его в тайне; это было смело с моей стороны, потому что тут были две дамы.
Граф несколько времени прожил с нами и был введен мной в общество. Невозможно было даже представить себе, что он воспитывался не при дворе. Так хороши были его манеры. Он был любимцем дам! Его усы, плохой французский язык и вальс — последний штрих, приобретенный им в Швеции, — вошли в моду. Все дамы очень опечалились, когда шведский граф известил их о своем отъезде.
До отъезда из города я успел навестить старшего лорда адмиралтейства и выхлопотал для Суинберна сторожевой ботик первого разряда, чего он очень желал, так как после сорокапятилетней службы море ему надоело.
Впоследствии я каждый год выпрашивал ему отпуск, и он очень весело проводил время в Игл-Парке. Большей частью он ловил рыбу в озере и катался на лодке, рассказывая длинные истории всем, кто соглашался сопутствовать ему в его водных прогулках.
Спустя две недели после того как я наследовал титул, мы отправились в Игл-Парк, и я убедил Селесту
