– Что он... что ты сделала?
– Употребила свой талант так, как мне посоветовал Арчибальд. Хочешь что-нибудь узнать о теории относительности, ракетостроении, ядерной физике, биохимии?
– Холмс послал тебя по стране поглощать разумы, – сказал он. И вдруг взорвался. – И кто, черт подери, теперь сидит у тебя в голове?
– Эйнштейн, Солк[57], фон Браун [58], Оппенгеймер, Теллер[59]. Ну и Генри, разумеется, но об этом я предпочла бы не вспоминать. – Она улыбнулась. – В этом-то все и дело. Генри не нужна жена, у которой в голове несколько нобелевских лауреатов, а еще меньше – жена, которой известно, где зарыты все его скелеты. Поэтому сегодня утром он вышвырнул меня. Я, в общем-то, и не возражала бы, если бы не дети. Я не знаю, что он наговорит им об их матери, и... ох, черт, – прошептала она и ударила стиснутыми кулачками по коленям. – В общем, я пыталась придумать, что мне теперь делать. Я как раз отбилась от Джека и ревела на заднем сиденье такси, когда вспомнила о тебе. – Тахион вдруг сообразил, что она говорит по-немецки. И с силой прикусил язык, чтобы сдержать тошноту. – Это, наверное, глупо, но ближе тебя у меня никого нет. Это так странно, когда подумаешь, что ты даже не с нашей планеты.
Женщина улыбнулась – то была улыбка наполовину обольстительницы, наполовину Моны Лизы, но он был не в силах ответить ей ни физически, ни эмоционально. В душе у него отвращение мешалось с гневом.
– Иногда я совершенно не понимаю людей! Ты вообще понимаешь, какая опасность кроется в этом вирусе?
– Нет, а откуда мне это знать? Когда разразился кризис, Генри увез нас из города, а вернулись мы тогда, когда он счел, что опасность миновала. – Теперь она снова перешла на английский.
– Так вот, он очень ошибался!
– Да, но это же не моя вина!
– А я и не говорю, что твоя!
– Тогда отчего же ты так сердишься?
– Это все Холмс! – продолжал бушевать он. – Ты говорила, что он строит из себя твоего отца, но, если он вообще испытывает к тебе хоть каплю теплых чувств, он ни за что не стал бы толкать тебя на этот безумный путь!
– Но что в нем такого безумного? Я молода, а многие из этих ученых уже старики. Я просто сохраняю бесценное знание.
– Рискуя при этом собственным рассудком!
– Но ты же учил меня...
– Ты – человек! Ты не приучена справляться с нагрузкой, которую представляет собой ментатика высокого уровня! Методы, которым я учил тебя в госпитале, чтобы ты могла отгородить свою личность от личности своего мужа, совершенно для этого не годятся! Здесь требуются силы совершенно иного порядка!
– Так научи меня тому, что я должна знать. Или вылечи.
К такому предложению он не был готов.
– Я не могу... пока не могу. Этот вирус чертовски сложен; выработать штаммы, которые нейтрализовали бы его действие... – Он пожал плечами. – На то, чтобы побороть дикую карту, могут уйти годы. Я не бог и работаю в одиночку.
– Значит, придется вернуться к Джеку. – Она схватила чемодан и двинулась к двери. Шатающаяся под его тяжестью, женщина представляла собой странно неодолимую смесь достоинства и фарса. – А если я сойду с ума, то Арчибальд, уж наверное, найдет мне хорошего психиатра. Я все-таки одна из «Четырех тузов».
– Подожди. Не можешь же ты вот так просто взять и уйти.
– Значит, ты научишь меня?
Он впился большим и средним пальцами в уголки глаз и с силой сжал переносицу.
– Я попытаюсь. – Чемодан плюхнулся на пол, и Блайз нерешительно приблизилась к Тахиону. Он предостерегающе выставил вперед свободную руку. – Да, еще одно. Я не святой и не один из ваших человеческих монахов. – Он махнул в сторону занавешенной ниши, в которой скрывалась его постель. – В один прекрасный день я захочу тебя.
– А почему не сегодня?
Женщина отвела его предостерегающую руку и прильнула к нему. По правде говоря, ее тело с полным правом можно было назвать тощим, но все изъяны, которые он мог бы в нем заметить, померкли, когда она сжала его лицо в ладонях и прижалась губами к его губам.
– Чудесный был день.
Тахион удовлетворенно вздохнул, потер лицо рукой и стащил с себя носки и белье.
Блайз улыбнулась ему из ванной, где перед зеркалом наносила на лицо крем.
– Любой земной мужчина, услышь он твои слова, назвал бы тебя ненормальным. День, проведенный в компании восьми-, пяти– и трехлетнего ребенка, мало кто счел бы приятным времяпрепровождением.
– Ваши мужчины ничего не понимают.
Взгляд Таха на миг стал отсутствующим – ему вспомнились липкие ручки, которые его многочисленные кузины засовывали ему в карманы в поисках чего-нибудь вкусненького, когда он приходил навестить их, мягкие и пухлые детские щечки, прижимавшиеся к его щеке, когда он уходил, давая им честное слово «скоро прийти к ним снова и поиграть». Усилием воли он отогнал эти воспоминания и обнаружил, что Блайз внимательно смотрит на него.
