7
Наместник Липпин только что вышел из ванны, капельки воды еще дрожали на его рыжих жестких бровях. Недавно взошедшее солнце било в широкие окна имперской резиденции.
– Верховный жрец просит принять! – грохнув доспехами, по-солдатски гаркнул дежурный сотник.
– Проси, – пожал плечами Липпин и спокойно глянул на дверь.
Он принял жреца, стоя посреди комнаты как был, в льняной белой рубахе-хитоне, спускавшейся до колен. По подолу шла красная полоса. На ногах – красные же сандалии с ременной оплеткой по всей голени. От просторной короткой одежды наместник казался шире и приземистее А ширину лица подчеркивала короткая стрижка и челка на невысоком лбу.
«Не соизволил накинуть тоги, солдафон, нечистое животное», – подумал верховный жрец, оглядев упершего руки в бока и широко расставившего ноги наместника. И почтительно склонился, прошуршав тяжелыми длинными одеждами, черными и белыми, расшитыми сверху донизу золотом.
Наместник прошел к окну, забыв или не захотев пригласить гостя. Потом, что-то высмотрев на дворе, указал место рядом с собой. Липпин не был ни глупым, ни злым – он просто был бестактным человеком. Да и вся эта восточная церемонность стояла у него поперек горла. Кроме того, он знал, что человек, за спиной которого стоят одетые в металл несгибаемые имперские войска, может позволить себе любое хамство, не говоря уже о неуважительном приеме верховного жреца подвластной страны в столь ранний час.
– Рад видеть тебя, верховный жрец, – коротко кивнул наместник, когда жрец подошел к окну, – с чем пожаловал?
– Шатания и смута в народе растут, проповедники-безбожники подстрекают к бунту. Проходимец, называющий себя Учителем, что бродил, богохульствуя, в Рете и других малых городах Благословенной земли, ныне – уже с полгода – здесь, в столице государства!
– Провинции Империи, – поправил разошедшегося жреца Липпин. – И ты из-за этого поднялся так рано? Я в ваши религиозные распри лезть не намерен. У меня свои дела. А вы спорьте, мажьте друг друга дерьмом, целуйтесь – мне на это наплевать, только налоги платите.
– Ошибаешься, наместник, – с достоинством поднял голову жрец, – тебя это касается. Ибо Ис – так зовут проповедника – не только богохульник, но и бунтовщик По его учению все равны. Нет раба и нет хозяина.
– Мы тоже присматриваем за вашими юродивыми, но, насколько я знаю, до сих пор болтовня шла о духовной свободе.
– Прости назойливость, наместник, не о духовной свободе речь. Об этом толковали другие, что не мешало побивать их каменьями.
– Вашими руками, верховный жрец, вашими. Мы – чиновники Империи – тут ни при чем. Мы лишь против бунта. А этим, помнится – видишь справа обрушенные стены с обгорелыми балками? – грешили твои единоверцы. Тогда и столбы с перекладинами пришлось ставить вдоль всей Большой дорога. Не так ли?
– Я проклял их, ты знаешь. Сейчас – опаснее. Люди этого Учителя пошли в пески. Куда и зачем – неведомо. Но есть слух – собирать силы.
– Сколько? – отбросив деланное равнодушие, резко спросил наместник.
– Сказать трудно – из песков не возвратился никто, во всяком случае – мои люди не видели. Но только из города ушло около трехсот: Они осторожны – заслать лазутчиков не удалось. И есть у них свой знак.
– Что предлагаешь? – глядя прямо в глаза не привыкшему к подобному обращению жрецу, выпытывал Липпин.
– Арестовать. Повесить. Четвертовать, пока зараза не пошла дальше! – уже орал в ярости, пережив унижение, верховный жрец – плевать, в конце концов, на манеры этого хама-наместника, лишь бы направить его меч!
Липпин еще раз резанул по жрецу взглядом и задумался. Взять-то этого бродягу не сложно, но не зашумит ли народ? А если бунт? Что скажут в столице Империи?. Последнее волнение задавили недавно. Налога идут исправно. В случае заварушки грабить вроде бы уже нечего – в тот раз хорошо подчистили. А главное, здесь у него всего триста солдат, основные же силы, десять тысяч, в укрепленном лагере на берегу Лазурного моря. До них – три дня пути. Теперь – жрец. Привык загребать жар чужими руками. Задавит конкурента, сам усилится. А ослабления Империи эта собака ждет как светлого праздника. Долго ждать – тысячелетия не сдвинут этого монолита! Да, но этим проповедям сочувствует кое-кто в метрополии. Значит…
– Вот что, жрец, четвертовать мы пока подождем, а вот чем он дышит, посмотреть надо. В случае – чего – здесь и возьмем.
– Сам он не придет.
– Пошлю полсотни копейщиков, тогда, думаю, не откажется. Место где?
– У каменщика Ртепа – ты с ним за работу рабами расплачивался.
– Помню. Сотник!
Сразу же загремели доспехи – служба!
– Возьми пятьдесят копейщиков, иди к дому каменщика Ртепа, его здесь каждая собака знает, и приведи живущего там человека по прозвищу Учитель.
– Слушаюсь! – сделал «налево кругом» сотник – здесь знали порядок и не переспрашивали.
Через полчаса двор каменщика был окружен, а сотник с десятком солдат стоял перед дверью в глинобитной стене.
Внутри совещались. Вернее, говорил Ис. Остальные слушали.
– Нужно идти – нас трое, Мер не в счет. Силой не прорваться. Вряд ли со мной что-нибудь сделают – у наместника нет для этого повода, а рисковать вызвать возмущение просто так, когда в городе всего три
