лодки.
— Это тех вот, которые сейчас там, Гроньяр и Балу?
— Да. Когда вы, спасаясь от погони, вышли на берег и, направляясь к автомобилю, бросили им несколько слов о том, что произошло в вилле, они, обезумевшие, прибежали ко мне и рассказали мне эту ужасную новость. О, какая это была ночь! Что делать? Искать вас? Конечно, и умолять вас о помощи. Но как вас найти?.. Ну, вот тогда-то Гроньяр и Балу, вынужденные обстоятельствами, решились мне объяснить роль своего друга Вошери, его стремления и намерения, так давно назревшие.
— Избавиться от меня, не правда ли? — захохотал Люпен.
— Да. Так как Жильбер был ваш поверенный, то, шпионя за Жильбером, он узнал о всех ваших убежищах. Еще немного, и, будучи владельцем хрустальной пробки и списка двадцати семи, наследник всемогущества Добрека, он предаст вас полиции, в то время как ваша шайка, отныне принадлежащая ему, останется неуловимой.
— Дурак! — проворчал Люпен… — Хорош помощник!..
И прибавил:
— Таким образом, дощечки в дверях…
— Были вырезаны под его наблюдением в предвидении той борьбы, которую он объявит вам и Добреку, у которого он проделал то же самое. В его распоряжении был акробат, карлик невероятной худобы, которому этих отверстий было достаточно для того, чтобы похищать таким образом ваши тайны и ваши письма. Вот что открыли мне его друзья. У меня сейчас же мелькнула мысль: для спасения старшего моего сына воспользоваться младшим, Жаком, который, вы уже заметили, так худ, так умен и так смел. Мы отправились ночью. По указанию моих товарищей, я нашла в квартире Жильбера ключ от вашей квартиры на улице Матиньон, где вы, должно быть, спали. По дороге Гроньяр и Балу утвердили меня в моем решении, и я больше думала о том, чтобы отнять у вас пробку, чем о вашей помощи. Я рассчитывала, что если пробка была найдена в Энжиене, то она у вас. И я не ошиблась. Мой маленький Жак в одно мгновение мне ее достал из вашей комнаты. Я ушла, дрожа от волнения и надежды. Я, в свою очередь, овладела этим талисманом и без помощи Прасвилля получила власть над Добреком. Я уже видела, как я заставлю его действовать согласно моей воле, видела, как он хлопочет за Жильбера, как он добивается его освобождения или, по крайней мере, отмены смертного приговора: это было мое спасение!
— Ну, и…
Кларисса поднялась и приблизилась к Люпену, произнеся глухим голосом:
— В этом кусочке хрусталя ничего не было, ничего, понимаете, никакой бумажки, никакого тайника. Вся эта энжиенская экспедиция была бесполезна. Бесполезно убийство Леонарда, бесполезны арест моего сына и все мои усилия.
— Но почему, почему же?
— Почему? Потому что вы украли у Добрека не ту пробку, которая была заказана им, но ту, которая служила моделью стекольщику Джону Говарду в Стурбридже.
Если бы Люпен не находился лицом к лицу с таким глубоким горем, он не удержался бы от одной из тех иронических выходок, которые ему обыкновенно внушали коварные шутки судьбы.
Он пробормотал сквозь зубы:
— Как это глупо! И тем глупее, что вы внушили подозрение Добреку.
— Нет, — сказала она. — Я в тот же день вернулась в Энжиен. Добрек видел во всем этом обыкновенное нападение с целью грабежа. Ваше участие ввело его в заблуждение.
— Но все-таки исчезнувшая пробка…
— Прежде всего для него этот предмет не имеет первостепенной важности, потому что это не больше, чем модель.
— Откуда вы знаете?
— На самом основании пробки есть царапина, и я об этом узнала в Англии.
— Пусть так, но почему же лакей не расставался с ключом от шкафа, в котором она хранилась? И почему, если она не имеет никакого значения, ее нашли в Париже в его ночном столике?
— Очевидно, Добрек придает этой вещи лишь значение модели ценного предмета. Вот почему я опять положила пробку в шкаф, чтобы не дать ему заметить ее исчезновения. И вот почему во второй раз я заставила Жака вынуть пробку из кармана вашего пальто и положила ее на место с помощью дворничихи.
— Так что, он ничего не подозревает?
— Ничего. Он знает, что ищут список, но не подозревает, что Прасвиллю и мне известно, куда он запрятал его.
Люпен поднялся и зашагал по комнате. Потом остановился перед Клариссой Мержи.
— В общем, со времени энжиенского события вы не подвинулись ни на один шаг вперед?
— Да, — сказала она. — Я действовала вместе с Гроньяром и Балу без определенного плана.
— Или, по меньшей мере, имея один только план вырвать у Добрека список двадцати семи.
— Да, но каким образом? Кроме всего прочего, ваши маневры стесняли меня. Мы, конечно, сейчас уже узнали в новой кухарке Добрека вашу старую служанку Викторию и открыли, благодаря указаниям Клементины, что Виктория приютила вас у себя, и я боялась ваших замыслов.
— Это вы писали мне, чтобы я отказался от борьбы?
— Да.
— И это вы просили меня не ходить в театр «Водевиль»?
— Да, привратница заметила, что Виктория подслушала разговор по телефону между мной и Добреком, а Балу, который наблюдал за домом, видел, как вы ушли. Я, конечно, поняла, что вы в этот вечер будете следить за Добреком.
— А работница, которая пришла сюда однажды вечером?
— Это была я… Я хотела вас видеть, но не решилась.
— И вы взяли письмо Жильбера?
— Да. Я узнала его почерк на конверте.
— Но ведь Жака с вами не было?
— Он был на улице в автомобиле с Балу. Я его заставила влезть в окно гостиной, и он проскользнул в комнату через отверстие в дверях.
— Что было в письме?
— К несчастью, упреки Жильбера. Он обвинял вас в том, что вы его бросили, заботитесь только о себе. Одним словом, это укрепило мое недоверие к вам. И я убежала.
Люпен гневно пожал плечами.
— Сколько потерянного времени! И как фатально то, что мы раньше не могли сговориться друг с другом! Чего мы играли в прятки? Ставили нелепые западни. А время, драгоценное время, уходило безвозвратно.
— Видите, видите, — сказала она вздрагивая… — Вы тоже боитесь будущего!
— Нет, я не боюсь, — воскликнул Люпен. — Но я думаю о том, сколько мы уже могли сделать шагов, полезных нашему делу, если бы мы согласовали наши действия. Я думаю о всех тех ошибках и неосторожностях, которых мы бы избежали, если бы работали сообща. Я думаю, что ваша попытка сегодняшней ночью обыскать одежду Добрека была столь же тщетной, как и все другие, и что в этот момент, благодаря нашей глупой борьбе, благодаря шуму, который мы наделали в особняке, Добрек предупрежден и будет еще осторожнее, чем раньше.
Кларисса Мержи покачала головой.
— Нет-нет, не думаю. Этот шум не мог его разбудить, потому что мы отложили эту попытку на день, чтобы Клементина могла прибавить к вину очень сильное наркотическое средство.
И медленно прибавила:
— И видите, ничего не случилось такого, чтобы Добреку нужно было насторожиться. Вся его жизнь — это сплошная настороженность перед опасностью. Для него ничего не представляет случайности. Наконец, разве не все козыри в его руках?
Люпен приблизился к ней и спросил:
— Что вы этим хотите сказать? Что касается вас, то у него нет никаких надежд? Он никакими средствами
