— Никакой опасности, патрон, — сказал Жильбер.
— Да? Ты думаешь?.. А выстрел, по-твоему, не слышен?
— Совершенно невозможно допустить.
— Все равно! Нужно все сделать скорее. Вошери, бери лампу и пойдем.
Он схватил за руку Жильбера и увлек его в первый этаж:
— Дурак! Так-то ты наводишь справки? Разве я не прав был, что не доверял?
— Позвольте, патрон, я не мог знать, что он передумает и после обеда вернется домой.
— Нужно все знать, когда имеешь честь нападать на людей.
Вид мебели в первом этаже успокоил Люпена, и он начал перебирать инвентарь с чувством любителя.
— Вещиц немного, но зато хорошие. У этого народного трибуна есть вкус. Четыре кресла Обюсон, столик, бьюсь об заклад, Персье-Фонтэн… Настоящий Фрагонар и поддельный Натье, которого американский миллиардер схватил бы даже недоделанным… Одним словом, целое состояние. Есть же такие брюзги, которые говорят, что не найдешь ничего настоящего. Черт возьми! Пусть поступают, как я! Пусть поищут!
Жильбер и Вошери, по указаниям Люпена, принялись сейчас же выносить вещи, начиная с самых громоздких. Через полчаса первая лодка была нагружена, и решено было, что Гроньяр и Балу поедут вперед и начнут нагрузку автомобиля.
Люпен наблюдал за отъездом. Когда он вернулся в виллу и проходил через вестибюль, ему послышался какой-то голос, исходящий из буфетной. Он бросился туда. Леонард был один и лежал плашмя на животе со связанными на спине руками.
— Это ты ворчишь, доверенный? Не волнуйся, все кончено. Но если ты закричишь, мы примем более крутые меры. Хочешь закуски? Мы тебе сейчас заткнем ею рот.
Как только он вышел, он опять услышал те же звуки и, прислушавшись, разобрал слова, произнесенные хриплым и придушенным голосом, уже вполне достоверно идущим из буфетной:
— Спасите! Убивают! Спасите! Меня убьют!.. Предупредите полицию!
— Он совсем спятил, этот джентльмен, — пробормотал Люпен. — Черт возьми, беспокоить полицию в девять часов вечера… Как неделикатно!
Он принялся за работу. Это продолжалось дольше, чем он полагал, потому что нашел шкафы, полные ценных безделушек, которыми было бы глупо пренебречь; со своей стороны, Жильбер и Вошери вносили в свои розыски такую тщательность, что рассердили его.
Наконец, он не вытерпел.
— Довольно, — приказал он. — Из-за этих нескольких безделиц мы провалим все дело. Я отчаливаю.
Они были уже на берегу, и Люпен спускался по ступеням. Жильбер удержал его.
— Послушайте, патрон. Нам надо еще раз сходить туда. На пять минут, не больше.
— Но зачем это, черт возьми!
— Нам говорили, что там есть одна старинная реликвия. Нечто поразительное…
— Ну, и что же?
— Жалко ее прозевать. И я думаю, что она в буфетной, там есть стенной шкаф с большим замком… Вы же понимаете, что мы не можем…
Он уже направлялся к подъезду. Вошери бросился за ним.
— Десять минут, ни минуты больше! — крикнул Люпен. — Через десять минут я уезжаю.
Прошло десять минут, а он все еще ждал.
Люпен посмотрел на часы.
— Четверть десятого… Безумие!
Ему стало казаться странным, что во время всего этого нападения Жильбер и Вошери вели себя как-то особенно, не расставались и как будто следили друг за другом. Что бы это такое значило?
Незаметно Люпен, толкаемый каким-то необъяснимым беспокойством, прислушиваясь к странному шуму, доносившемуся со стороны Энжиена, подошел к дому. Шум как будто приближался.
Должно быть, гуляющие.
Люпен свистнул. Выждав минуту, он подошел к забору, чтобы осмотреть аллею. Вдруг раздался выстрел, сопровождаемый ужасным стоном. Он побежал назад к подъезду и бросился в столовую.
— Черт возьми! Что вы тут делаете?
Жильбер и Вошери, сцепившись друг с другом, катались по паркету. Их платья были запачканы кровью, Люпен бросился на них. Но Жильбер уже уложил своего противника и выхватил у него из рук предмет, которого Люпен не успел разглядеть. Вошери истекал кровью: он был ранен в плечо и потерял сознание.
— Кто его ранил? Ты, Жильбер? — спросил Люпен.
— Нет, Леонард.
— Леонард! Он был связан…
— Ему удалось развязаться и взять револьвер.
— Где он, каналья?
Люпен схватил лампу и прошел в буфетную.
Лакей лежал на спине с бескровным лицом. Изо рта вытекала красная струйка.
— Ого, — пробормотал Люпен, осмотрев его, — он мертв.
— Вы думаете?.. вы думаете?.. — спросил Жильбер. Голос его дрожал.
— Говорю тебе, мертв.
— Это Вошери ударил его…
Люпен схватил его, побледнев от гнева.
— Вошери… А ты тоже, негодяй! Ты был тут же и позволил ему. Кровь… Кровь! Вы хорошо знаете, что я не хочу крови. Это мое правило. У меня не убивают, а скорее позволяют убить себя. Тем хуже для вас, ребята. Вы за это заплатите, если понадобится. А стоить это будет дорого. Берегитесь!
Этот труп смутил его. Яростно встряхивая Жильбера, он допытывался:
— Зачем, зачем его понадобилось убивать?!
— Он хотел его обыскать и взять ключ от стенного шкафа. Когда он над ним наклонился, он заметил, что тот развязан… Он испугался и ударил его…
— А выстрел?
— Это Леонард. У него револьвер был в руках. Он перед смертью был еще в силах его направить.
— Ну, а ключ?
— Вошери взял его.
— Он открыл?
— Да.
— И нашел?
— Да.
— А ты хотел у него отнять этот предмет. Какой предмет? Реликвию? Нет, это было что-то маленькое… Что же это, отвечай!
По решительному выражению лица и по молчанию Жильбера Люпен понял, что не получит ответа. Он проговорил с угрозой:
— Ты заговоришь у меня, дорогой мой. Я тебя заставлю исповедаться. Но сейчас нужно убираться отсюда. Ну, помоги, надо унести Вошери.
Они вернулись в столовую, и Жильбер наклонился над раненым.
Вдруг Люпен остановил его.
— Послушай!
Они обменялись беспокойным взглядом. В буфетной разговаривали… Странный, тихий, отдаленный голос… Но они только что убедились, что там никого не было, никого, кроме мертвеца — труп его виднелся в темноте.
Голос послышался снова, то пронзительный, то приглушенный, дрожащий, неровный, крикливый и страшный. Доносились неразборчивые слова, какие-то нечленораздельные звуки.
