седьмой жертвой Гильотинщицы.
«Похищение, — стал он мысленно рассуждать, — предшествует удару топора на восемь дней. У меня, следовательно, в распоряжении семь полных дней, чтобы действовать. Скажем, шесть. Сегодня суббота. Необходимо, чтобы в следующую пятницу в двенадцать часов дня Гортензия была свободна. Я должен знать место ее прибывания не позже девяти часов в четверг».
Ренин написал на листе бумаги, который прикрепил над камином своего кабинета: «В четверг в девять часов вечера». Затем в субботу, на следующий день после исчезновения Гортензии, он заперся в своей комнате, приказав лакею приносить ему почту и пищу в положенные часы.
Он не выходил четыре дня и почти не двигался, углубившись в чтение тех газет, где сообщалось подробно о прежних шести убийствах. Перечитав все, он запер ставни, задернул занавески, потушил электричество и, растянувшись на диване, стал думать.
Во вторник вечером он ничуть не подвинулся вперед: тайна оставалась непроницаемой, никаких путеводных нитей он не нашел. Временами он переставал надеяться.
Иногда, невзирая на всю веру в свои силы, его охватывали ужас и отчаяние. Спасет ли он? Вовремя ли ему удастся прибыть? На каком основании можно надеяться, что наконец он увидит что-либо ясное, разъясняющее, разгадает кошмарную тайну?
Мысль о том, что молодая женщина может быть убита, бесконечно угнетала его, терзала его сердце. Он привязался к Гортензии гораздо глубже, нежели это можно было предполагать по внешним признакам. Короче говоря, он ее полюбил всеми силами своей души. Оба они даже не подозревали о глубине этой любви, так как их постоянно занимала мысль о каком-либо приключении, которое они вместе переживали. Но, когда Гортензии стала угрожать опасность, Ренин понял, какое место она заняла в его жизни, и мысль, что он бессилен выручить ее из беды, приводила его в совершенно неописуемое состояние.
Он провел ужасную ночь, перебирая в своей памяти все подробности этих ужасных убийств. Среда прошла не лучше. Почва уходила у него из-под ног. Иногда он покидал свою комнату, выходил на бульвары и — снова лихорадочно бродил по квартире. Его охватил ужас:
— Гортензия страдает… Она на краю гибели… Она видит занесенный над нею топор… Она зовет меня, умоляет ее спасти… И я ничего не могу сделать!..
Только в пять часов дня, рассматривая список жертв Гильотинщицы, он вдруг почувствовал, что тайна перед ним раскрывается. Не все еще было для него ясно, но он уже знал, куда ему направить свой путь.
Немедленно он обдумал план действий. Через шофера Клемона им было послано во все главные газеты объявление, которое должно было появиться на следующий день на первой странице на видном месте. Кроме того, Клемон должен был съездить в прачечную, где когда-то работала мадемуазель Коверо, третья из шести жертв.
В четверг Ренин никуда из дому не выходил. После двенадцати часов дня он получил несколько писем, вызванных его объявлением. Но, казалось, эти письма и телеграммы не соответствовали его ожиданиям. Наконец, в три часа он получил городскую телеграмму, которая, видимо, его удовлетворила. Он ее долго рассматривал, перелистывал газеты и сказал наконец:
— Кажется, надо идти по этому пути.
Он справился с адрес-календарем Парижа, записал адрес: Г. де Луртье-Вано, бывший колониальный губернатор, проспект Клебера, 47 бис — и спустился к своему автомобилю.
— Клемон! Проспект Клебера, 47 бис.
Его ввели в обширный кабинет, украшенный рядом шкафов с ценными изданиями. Господин де Луртье- Вано был еще довольно молод. Он носил седеющую бородку и всем своим видом и обхождением внушал доверие к своей особе.
— Господин губернатор, — обратился к нему Ренин, — я приехал к вам потому, что, как сообщают газеты, вы знали одну из жертв Гильотинщицы, а именно Гонорину Вернисэ.
— Ну, конечно, мы ее отлично знали, — воскликнул де Луртье, — она работала у моей жены швеей. Бедная девушка!
— Господин губернатор, одна дама, мой друг, исчезла, как исчезли предыдущие шесть жертв.
— Что вы говорите? — с изумлением проговорил де Луртье, — я следил по газетам; восемнадцатого октября ничего не было.
— Напротив. Была похищена госпожа Даниель, которую я люблю. Именно восемнадцатого октября.
— А сегодня у нас двадцать четвертое!..
— Да, и послезавтра совершится убийство.
— Это ужасно! Надо непременно этому помешать.
— Если вы посодействуете мне, господин губернатор.
— Вы сообщили полиции?
— Нет. Это было бы бесполезно. Тайна до сих пор не может быть разгадана обыкновенными средствами. Ведь полиция во всех предыдущих шести случаях ничего не могла выяснить. С подобным противником обыкновенная полиция бороться не в силах.
— Что же вы сделали?
— Прежде, нежели начать действовать, я размышлял четыре дня.
Де Луртье-Вано взглянул на своего собеседника несколько иронически.
— И каковы результаты ваших размышлений?
— Прежде всего, — спокойно продолжал Ренин, — я установил в этом деле новую общую точку зрения. Мне удалось, устранив все сомнительные гипотезы, разрешить вопрос, кто именно способен был совершить все эти убийства.
— То есть?..
— Убийца — сумасшедший, господин губернатор.
— Что за идея!
— Господин губернатор, дама, которую называют Гильотинщицей, сумасшедшая.
— Тогда она была бы заключена в соответственном заведении.
— Мы ничего не знаем. Ведь возможно, что она наполовину сумасшедшая и по внешнему виду безопасна. За нею, очевидно, не следят, и она может беспрепятственно удовлетворять свои кровожадные наклонности. Подобные сумасшедшие удивительно опасны и легко вводят окружающих в заблуждение своим лицемерием, своей хитростью и необыкновенной ловкостью. Эта безумная, видимо, находится под влиянием какой-то навязчивой идеи; проводит она ее удивительно методично, последовательно и логично. Я не знаю, какова именно эта идея, но я знаю факты. Каждый раз жертва связана веревками. Каждый раз ее убивают через несколько дней после похищения. Убивают ее топором, вертикальным ударом по голове. Обыкновенный убийца не проявит такого однообразия в приведении в исполнение своего преступления. Только сумасшедший или сумасшедшая способны действовать так строго последовательно, механически так сказать; как часы, которые бьют в определенное время, или гильотина, нож которой слепо падает…
Де Луртье-Вано покачал головой:
— Конечно, конечно… Это дело можно рассматривать и с вашей точки зрения. Я даже согласен с вами. Но, допустив все это, все же остается неясным: почему эта сумасшедшая избирает предпочтительно одну жертву, а не другую?
— Ах, господин губернатор, — воскликнул Ренин, — вы ставите мне вопрос, который я все время задавал себе. Разрешение этого вопроса разъяснило бы все дело. Почему Гортензия Даниель, а не другая? Почему молодая Вернисэ? Почему мисс Вильямсон? Чем именно руководствовалась сумасшедшая при выборе своей жертвы? Кого выбирала она? Кого ей нужно было убить?
— Вы разрешили этот вопрос?
Ренин остановился и затем продолжал:
— Да, господин губернатор, я этот вопрос разрешил. Я должен был бы разрешить его с первой минуты, внимательно изучив список жертв. Но эти проблески истины зарождаются иногда в мозгу не сразу, а после долгих и усиленных размышлений. Двадцать раз я рассматривал список, пока одна маленькая подробность не бросилась мне в глаза.
— Я не понимаю, — проговорил де Луртье-Вано.
— Господин губернатор, заметили ли вы, что во время обнаружения каких-либо преступлений, если в
