заросших травой, а кое-где и подлеском, и небольшой домик КПП, единственный сохранивший стекла, они оказываются в невысоких дюнах, поросших сосновым лесом. Тарелка радиолокатора продолжает висеть над деревьями все в том же отдалении. Они выходят из машины, слева и справа вереница бетонных столбов с остатками колючей проволоки, проржавевшей, обрывающейся при легком усилии. Сразу начинают попадаться грибы: боровики, одинокие и кучками, желтые и красные подосиновики, некоторые чрезмерно разросшиеся, некоторые упавшие, некоторые подпираемые новыми - крепкими, небольшого диаметра. Лес просторный, между стволами широкие лужайки, покрытые сухим мхом, и, однако, присутствует ощущение кого-то или чего-то, прячущегося за дальним или даже ближним деревом, за кочками, за дюной.
Вечереет, Вайнтрауб и Штольц едут в ближайший поселок, покупают спальные мешки, ведро, другую утварь, какую-то еду, возвращаются. Останавливаются у КПП, обнаруживают, что дверь на замке. Размещаются в квартире на первом этаже ближайшей пятиэтажки. Находят водоподъемную колонку, разводят недалеко от дома костер. Ночью часто просыпаются, подходят к окнам, и тому и другому кажется, что кто-то бродит не то по дому, не то около. Утром выходят и, когда моются, поливая друг другу из ковша, видят приближающегося к ним со стороны КПП мужчину лет сорока. Это Айвар, при советских он обслуживал локатор, после их ухода стал доцентом университета по радиоэлектронике, но оказывался настолько привязан к месту, что приватизировал домик КПП и каждый свободный день приезжает. Приглашает обоих к завтраку.
Айвар признается, что и ему постоянно мерещится чье-то присутствие на территории базы. Иногда он даже видит - не столько чью-то мелькнувшую фигуру, сколько тень от нее, только что пропавшей из поля зрения. Он объясняет это тем, что реальная пустынность места взаимодействует с той, смененной ею, недавней насыщенностью его деятельной и агрессивной человеческой массой. Он дает понять, что антенна не мертва, что он подключил к ней свои собственные полусамодельные приемные устройства. Его ответы на вопрос: 'И что же вы ловите?' уклончивы, но намеки, содержащиеся в словах: 'Вы не представляете себе, как пространство забито', указывают на связь с объяснением странности, чтобы не сказать таинственности, этой недавно еще огороженной местности.
Жизнь троих сразу начинает больше всего напоминать курортную: проход через лес к морю, пляжное безделье на солнце, купанье, рыбная ловля с неизвестно кем оставленной на берегу дырявой лодки, которую они чинят, многокилометровые прогулки вдоль моря. С первого же выхода к воде они замечают метрах в двухстах от себя одинокую мужскую фигурку. При их приближении она удаляется или исчезает - должно быть, в прибрежном лесу. В одну из ночей разражается гроза, они просыпаются, каждый подходит к своему окну, и при очередной вспышке молнии все отчетливо видят человека в плащ-палатке с автоматом наперевес. Айвар тоже накидывает плащ-палатку, выходит, идет в его сторону. Внезапно раздается по- русски: 'Стой!', - и слышится переключение затвора на боевой взвод. Голос из темноты произносит: 'Имя, фамилия, кто такой?' Что-то Айвар улавливает в нем знакомое и отвечает с расстановкой: 'Лиепиньш, я Лиепиньш, я здесь служил радиотехником...' После паузы голос: 'Айвар Лиепиньш?' 'А вы... не?..' Голос командует: 'Возвращайтесь на КПП, подойдите к окну, направьте на лицо фонарь'. Айвар исполняет. Дверь в КПП открывается, человек с автоматом входит, сбрасывает плащ-палатку, остается в камуфляже. Выглядит немного старше Айвара. 'Мне и по голосу показалось, - говорит Айвар, - что это вы'.
Тем временем Вайнтрауб и Штольц направляются к КПП и проходят под окном. 'Туристы, - объясняет Айвар. - Обыкновенные случайные туристы'. Те входят, Айвар представляет их, затем незнакомца: 'Молотков, бывший командир вертолетной части. Тогда был майором'.
Молотков берет на себя роль начальника брошенной базы и тем самым роль начальника по отношению к остальным. Он делает это настолько естественно, что все на это соглашаются, его уверенность передается им. В его тоне доминирует подозрительность: как Вайнтрауб и Штольц здесь оказались и что делают; те ли они, за кого себя выдают; а если те, то им придется как следует потрудиться, чтобы доказать, что они не израильский и немецкий шпионы - каковых он в том и другом видит, не сомневаясь. 'Будущее покажет говорит Вайнтрауб с улыбкой. 'В других обстоятельствах и отвечать бы вам не стал, - говорит Штольц по-немецки, - но, чтобы не портить компанию, замечу, что шпион, не говорящий здесь ни по-русски, ни по-латышски, - нелепость'. Айвар переводит. 'Немец всегда немец, - отвечает ему Молотков, - а евреям я вообще не доверяю'. 'А латышам?' - спрашивает Вайнтрауб. 'Латыши себя зарекомендовали хорошо, - говорит Молотков, - хотя я и им - не до конца'. 'Евреям мало кто доверяет, - продолжает Вайнтрауб, - мы привыкли', - и переводит Штольцу. 'Доверять не обязательно, - отзывается тот. - И любить не обязательно. Главное - не не любить'. 'А я из Даугавпилса, из Двинска, вступает Айвар. - Мы там с евреями всю жизнь живем. Они нам свои. Мы не возражаем'. 'Может, сменим тему? - говорит Вайнтрауб. - Или хотя бы национальность?' 'На какую? - это Молотков. - На нас, что ли? Нас все доят раз, и все боятся - два. Потому что все знают, что лучше русских народа нет, и завидуют - три'. Вайнтрауб переводит Штольцу. 'Ну да, - говорит Штольц. Русская вера - это что земля - противень, стоит на слоне, слон на ките, кит на вороне, а посередине человек, и человек этот русский'. Айвар переводит. 'Да уж не латыш', - заключает Молотков.
Чувство пребывания в 'зоне' не покидает не только Вайнтрауба и Штольца, которые, во-первых, хранят неистребимую память о ней, а во-вторых, заведомо нацелились на конкретное освежение этой памяти, но также и Айвара с Молотковым. Хотя и по-другому - скорее в направлении к аполлинеровскому смыслу этого слова: мира, заключающего в себя всю жизнь, самодостаточного, пусть и безвыходного. Для Айвара она притягательна привычным уютом дикой, но досконально знакомой природной органичности, дополненного реальным ощущением бесконечности, которое он получает от радиолокатора. Какую-то бывшую в употреблении аппаратуру купив, какую-то брошенную отремонтировав, какую-то доморощенным способом собрав; в райцентре оплачивая электроэнергию и присоединяя к ней получаемую с самодельного ветряка, он на несколько часов в день уединяется в камеру зондирования пространства и растворяется в его двухсот-, трехсот-, а иногда и пятисоткилометровой полусфере. Прочитываемая им картинка неба погружает его в видимость, не менее убедительную, чем реальность. Он провожает редкие рейсовые самолеты, летящие над материком и над морем, следит за птичьими стаями и облаками, возникающими на экране как помехи.
Молотков, как выясняется из его обрывочных признаний и случайных проговорок, не в силах приспособиться к гражданскому образу жизни, расслабленному, как он это воспринимает, нецеленаправленному, а потому и бессмысленному, к семье, к жене, которые, когда он служил в армии, были лишь терпимым антуражем к ядру - к службе. Кроме этого, его смешанный из советского и русского патриотизм не может примириться с потерей столь драгоценной, как военный объект, и столь, как он доподлинно знает, дорого стоившей базы. Он уже согласен терпеть отсутствие рядового и младшего офицерского состава, которым ему надлежало бы командовать, равно как и ущерб материальной части: вооружения, боеприпасов, жилья, обеспечения - как кадровый военный терпит поражение в ходе боевых действий. Все возобновимо но ведь никто не собирается возобновлять! Ответственность на нем одном. Это он предлагал поднять вертолетом шестидесятитонную тарелку локатора и перенести ее на корабль, который перевез бы ее в расположение военной части на территории России. Отказались - сославшись на невозможность закрепить ее на палубе, не подвергая судно угрозе перевернуться. И теперь с раннего утра, после оправки, физзарядки, пятикилометровой пробежки, он восстанавливает то, что можно восстановить, приводит в порядок здания и территорию, очищает ее от завалов мусора и искореженного металла.
Они встречаются - вдвоем, втроем, все четверо - когда за едой, когда, по выражению Молоткова, 'в часы отдыха' или перед сном. Притираются друг к другу, понемногу привыкают. Что-то вместе предпринимают, что-то рассказывают о своей жизни, подшучивают друг над другом, все более доброжелательно - и все более чувствуют себя заединой группой...
(Предупреждение для лиц, которых эта история может профессионально заинтересовать в плане кино. Весь период начиная от появления Вайнтрауба и Штольца на базе 'провисает'. Не следует забывать, что это синопсис: некоторые части его не 'прописаны', а только 'обозначены'. Само собой разумеется, что действующие лица ведут себя не как персонажи сценария - тем более его сокращенной записи, - а как все живые люди. Так, например, Штольц, оказывается, захватил с собой из Германии дюжину оловянных солдатиков. Он их коллекционирует, занят этим, как выясняется, до одержимости, с детства. Собранных до войны лишился, но со времени выхода из тюрьмы взялся за дело заново, и сейчас их число перевалило за три тысячи. Как он говорит: 'командую тремя дивизиями'. Нескольких новых успел купить, уже когда проезжали через Ригу по пути из аэропорта. Привезенные из дому - шесть в форме вермахта Третьего
