кипятильник, в сарае была розетка, можно было вскипятить чай. Вода не торопилась вскипать, а они торопились выпить, выпили просто горячую воду. От холода и горячей воды тут же захотелось писать. Вышли, пописали, замерзли, легли каждый на свою скамейку. Было жутко холодно. Прижались друг к другу шубами
- холодно. Сделали из одной шубы матрас, из другой одеяло, на минуту стало красиво: тени деревьев заключались в тени оконных рам, получались серии гравюр в духе Милиоти, а не просто каляки-маляки. Потом опять стало холодно, холод отбил всякий интерес к Милиоти. Хотелось без конца пить горячую воду, а потом писать.
Сетка опустела, залупил дождь. Тетка с пальцем в гипсе, бабки у подъезда, отличающиеся от проституток у подъезда только галошами и платками. Император, обвешанный рулонами туалетной бумаги вместо лавровых венков. Маша со своим мужем Иосифом Иаковичем и с новорожденным ребенком, над которым стоит новорожденная звезда, берут такси и оформляют визу, чтобы ехать в Египет. В ясельках избивают детишек. Все одни и те же люди, которые не могут разрешить одну и ту же пропорцию, потому что все хотят одного и того же: чтобы на одного человека приходилось как можно больше квадратных метров, а на один квадратный метр как можно меньше людей.
- Пошли, - сказал Аввакум.
- Пошли.
Какая мерзость. Общественные туалеты на улице и в подъезде, помойки на улице и в подъезде, которые грамотно оформлены, конечно, гением, составившим подробное описание мусора: объедки и открытки, газеты и очистки, окурки и девочкины трусы.
- Ты сам у меня своровал трусы!
- Какие?
- Какие купил. А потом спрятал в книжном шкафу, я видела.
- Глупости.
Чистенькой, подаренной подшивке 'Описание мусора' Аввакум придал завершенность, убив ею несколько мух и оставив на обложке отпечатки их внутренностей, и для окончательной завершенности перепачкав в побелке. 'Это же подарок концептуалиста!' - возмутилась она тогда. - 'Так я только для большей концептуальности'.
Погода называлась 'из Петербурга в Москву': снежинки, групповушки облаков, сногсшибательный ветер. Слияние стихов и прозы, как слияние города и деревни. 'Но этого не должно быть!' Свое непосредственное возмущение Аввакум подкрепил сложным рассуждением и даже цитатами из Поля Валери, касающимися поэзии и прозы. Правда, он никак не мог дословно вспомнить одно его изречение, именно о разделении поэзии и прозы; разгорячившись, он передал смысл этого изречения английской поговоркой: 'Мухи отдельно, котлеты отдельно'.
Скульптурообразно сидит мужик. Если его раздеть, он будет в точности роденовский Бальзак.
- Неприятно за того Бальзака: стоит там голый и мокнет.
- А из чего он там мокнет?
- Из бронзы.
Девочки обсуждают, кто в чем будет:
- Ты в чем будешь?
- А ты в чем будешь?
- А что будешь-то?
- Водку пить.
- Так бы и спрашивала, в чем будешь водку пить.
Чья-то красивая жена вышла на улицу, чтобы унизиться, а потом послать. Вот и допер смысл песенки про шарик, что мышка бежала, яичко хвостиком смахнула, оно упало и разбилось. Старик плачет-плачет, старуха плачет-плачет, девочка плачет, замужняя женщина плачет, а шарик вернулся, а он голубой, гомосек, теперь летает в садике у Большого театра или в Катькином садике. Но молитва это факт литературы или нет? Нет, только да или нет!
Их 'дом' состоял из Дома культуры и просто дома. Дом культуры занимал два нижних этажа, остальные четыре занимал дом.
Комната была похуже тамбура, где окурки 'пукать'. Вместо огнетушителя фотографии на стенах, грязненькие занавесочки, какие-то половички, розовые обои. Старуха сразу же сказала все, что нельзя делать за неслыханную цену. Проводник берет за место на полу столько же, сколько за СВ. 'Почему так дорого?' - 'За спальный вагон'. - 'Но место так дорого?' - 'За спальный вагон'. - 'Но место ведь на полу'. - 'На полу в спальном вагоне'. Харон. А это - сводня, баба Яга. 'Паспорта мне ваши не нужны, я и не спрашиваю их'. Из ванной вышел старик. Он подошел к Яге, он стучал протезом прямо по мозгам. 'Вот, просются пустить, - доложила Яга. - не знаю, кто они'. - 'Это моя жена, - разнервничался вдруг Аввакумов, - я же вам показывал паспорт'. - 'Паспорта мне ваши не нужны, хотите живите, если нравится. За неделю вперед уплотите и живите себе'. Аввакум отдал старухе полтинник, и они остались с Саной в комнате. 'Влипли мы', - сказала она.
'Старик со старушкой' урыли их за час, потому что получалось, что можно ходить только в туалет, да и то нельзя спускать, а надо сливать из ковшичка. 'Что это, удобрение, что ли?'
- Ну чай-то можно? - робко спросила Сана Аввакума.
- На кухне нельзя, но ведь у нас есть кипятильник, и мы будем чай потихоньку.
Они сидели на кровати и грызли по очереди яблоко. 'Ты его обслюнявил, я его не буду'. Вокруг были фотографии каких-то солдат, старух в платках, теток и детей. Инвалид стучал в коридоре протезом, несло кислятиной.
- Давай уйдем, - сказала Сана.
- Уже скоро ночь.
- Ну и что.
- Куда?
- Все равно, только не здесь.
- Ложись, мы же здесь будем только ночевать, а так будем уходить.
- Ну давай уйдем!
- У нас денег нет.
- А мы отнимем наши деньги и убежим.
- Будет то же самое.
- Но ведь правда это ужасно?
- Правда.
- Ты спишь?
- Сплю.
- Зачем мы сюда приехали?
- Ты захотела.
- А зачем я захотела?
- Не знаю. Ты ушла ночью и поехала на вокзал, чтобы купить билеты, чтобы уехать...
Харон, Яга, инвалид - имя им легион - такси, пиво - это и есть растянувшаяся до безобразия минута прощания с Отматфеяном. Вся безобразная сторона разлуки: 'Девушка, вам не пора?' - 'А поди ты к черту!' материализовалась, воплотившись в сидячий вагон, в орущее радио, в сортир с покойниками. Можно ли так жутко друг друга обожать? Значит, нужно обожать и все, что материализовалось в виде разлуки, как-то: старика со старушкой, клопов, 'ты спишь? кажется, здесь клопы'. - '...' - 'что значит какие? меня укусил!', фотографии на стенах, Лисий нос или, как его, Носий лис, запах в туалете, все-все это дерьмо...
Между кроватями был проход, как в поезде, но не было тряски. Тряска была в поезде, на котором удирал Отматфеян под предлогом обмена опытом среди самодеятельных театров. Купе было на двоих, хотя лучше бы на троих, втроем было бы легче и со спектаклем и вообще. Сели друг против друга. 'Другом' Отматфеяна был Чящяжышын. Он подсуетился: достал колбасу, хлеб, бутылку вина и водку. Чящяжышын резал, Отматфеян наливал. Они выпили, и Чящяжышин сказал:
- Слушай, не хочешь заработать две с половиной тыщи?
- Не хочу, - Отматфеян вытащил изо рта прозрачную полиэтиленовую ленточку, - колбасу не почистили...
- Почему не хочешь?
- Сил нет.
- А ничего от тебя такого и не требуется. Ты только должен заплатить в сберегательную кассу десять рублей, послать их по тому адресу, который я тебе скажу, отдать мне квитанцию и найти еще двух человек, которые тоже заплатят по десять рублей и уже тебе отдадут квитанции.
- Я что-то про это слышал. Наливай.
- И все! - Чящяжышын поднял свой стакан и бутылку. - дальше ты запасаешься терпением и ждешь. А через полтора месяца получаешь две с половиной тыщи.
- Здорово придумано! - Отматфеян взял у него бутылку и сам налил. - На меня будут работать двести пятьдесят человек, скидываться по червонцу, только тогда две с половиной тыщи.
- Совершенно верно, сначала ты обеспечиваешь цепочку, потом цепочка обеспечивает тебя. Все честно!
- Погоди ты, где играют, в городе, в стране?
- Какая тебе разница, в городе, в стране, - Чящяжышын даже перестал пить.
- Разница есть. Если в городе, детишек, старушек не считаем, играет, допустим, три миллиона, - Отматфеян отставил стакан, взял карандаш и кусок бумаги, - из трех миллионов выигрывает только каждый двухсот пятидесятый...
- Ну что за математика, все построено на честности.
- Здесь честность построена на математике: из двухсот пятидесяти честных выигрывает только один честный, а из трех миллионов честных выигрывает 'X' честных, - Отматфеян увлеченно считал, - 'X' равен двенадцати тысячам счастливцев.
- Ты посчитал?
- Вот, посмотри, - Отматфеян показал бумажку.
- Так это потрясающе, - просто затрясся Чящяжышын, - двенадцать тысяч счастливцев!
- И два миллиона с остальными тыщами несчастных дураков, - Отматфеян очистил и съел кусок колбасы. Чящяжышын совсем не ел.
- Так ты не хочешь быть счастливцем или не хочешь остаться в дураках?
- Ты что, серьезно?
- Отвечай, я тебя спрашиваю! Ты почему ограничился городом? Игра должна охватить страну, земной шар!
- Да хоть вселенную, процент выигрыша постоянный - 0,4. - Отматфеян пододвинул Чящяжышыну бумажку, но тот и не смотрел.
- Отвечай, ты почему считаешь, что я вру? - он налил себе вина и хлопнул один.
- А тут еще теория относительности, - спокойно допивал свое Отматфеян, кто-то заболел и не оплатил, кто-то родил и не оплатил.
- Это исключено! Твоя теория относительности возможна только при демократии, понял, а при диктатуре никакой относительности быть не может!
- Ты что орешь? - Отматфеян, наконец, посмотрел на него в упор: прозрачные волосики прилипли к щекам, щеки разрумянились, с усов капало красное вино.
- Ты понял, - орал Чящяжышын, - сказано, значит, надо заплатить и передать следующим двум, и они должны заплатить и предъявить квитанции!
- Да пошел ты, - ему стало то ли противно, то ли он писать захотел.
Сортир
