проскочить к дедовой усадьбе.
На болотах кое-где раскинуты побуревшие стожки. Еще больше травы некошеной, нетронутой. С дороги поднимаются стайки черных дроздов. Люди, видно, редко ходят по дорогам, так как птицы взлетают чуть не из-под самых ног. В воздухе плавает прозрачная паутинка.
Часа через два хлопцы видят песчаное взгорье, на котором притулились серые, с обомшелыми крышами хатки. Вдоль них тянутся старые раскидистые вербы. Это - Вьюнки. Такой описывал деревню Примак, которого прошлой осенью посылали сюда налаживать связь с партизанами.
Женщины в огородах роют картошку. Смуглый подросток ведет на веревочном поводу гнедую лошадь. На нижней перекладине прясла, свесив босые ноги, сидят белоголовые ребятишки. На двух партизан с винтовками, которые идут по песчаной улице, никто не обращает внимания. Лобик поддразнивает:
- Примак едва ноги унес. Труслив он. Никто бы его не тронул...
Школа, где Примак работал учителем, находится в конце деревни. Это приземистая, на две половины хата, с довольно большими окнами. Вот тут, под забором, Примак, очевидно, лежал, когда ночью пришли партизаны и стали бить в школе окна.
- Шомполов Примаку могли дать, - говорит Митя. - Ему надо было самому найти партизан.
Километра через три Прудок. Увидели хаты, такие же серые, старинные. Деревня побольше Вьюнков, с длинной, извилистой улицей. По ней тянется цуг повозок. На возах мешки с рожью, рядом важно шагают незнакомые вооруженные люди с пришитыми к шапкам красными полосками.
Еще час ходьбы, и уже показалась Дубровица. Солнце висит за дальним лесом, золотит стекла окон. Как-то особенно выделяется березовая роща на песчаном пригорке, посреди разбросанных хат. Стройные тонкие березки будто надели белые рубашки.
Деревню хлопцы обходят. Останавливаются в кустах, неподалеку от того места, где прошлой осенью встретились с Мазуренкой. В том лесу Драгун свел хлопцев с десантниками, но дальнейшей их судьбой не очень-то занимался. То же самое можно сказать и об Анкудовиче, Ключнике, сестре Сергея. У партизан - свои заботы, подпольщиков, связных они, видно, ставят не очень высоко.
Хлопцы достают из торбы запас, вяло жуют мясо с хлебом. Мясо несоленое, есть его не хочется.
Нет, Митя и Лобик своих товарищей, местечка не забудут. Там они пережили горе и радость, там у них как бы выросли крылья. Только неделю побыли в лесу, в чужой деревне, а как тянет к родным околицам! Хорошо, что им дали такое задание. Есть возможность доказать партизанам, что недаром они сидели в местечке. Соли достанут, сделают все как надо. Деда пошлют к Примаку, так как Миколу дома не застанешь.
На опушку леса спускаются сероватые сумерки. Хлопцы встают, по сухому торфянику шагают к местечку.
Все получается так, как наметили.
Винтовку Митя с Лобиком прячут в дедовом картофельнике, чуть слышно скрипнув воротами, заходят во двор. Отсюда за лугом видна станция. Тускло мерцают там огоньки стрелок. Залинейная улица спит. Выплывает месяц, в его зыбком свете чернеют хлева, подворья.
Лобик постучал в окно, и сразу же в сенях послышались шаги.
- Пришли. - Стоя в одном белье, дед отпирает дверь.
Окна завешены, горит каганец. По хате, охая, ходит бабка.
- Ох, мои вы детки... В такие годы мыкаться на чужбине.
Мите нравится дедова хата. В первой ее половине, где теперь сидят хлопцы, все на крестьянский манер - большая, побуревшая от копоти печь, деревянные лавки, связки лука на шестке под потолком. Зато в другой, чистой комнате стоит никелированная кровать, стулья с изогнутыми спинками. Стол там застлан белой скатертью, передняя стена сплошь завешана фотокарточками в старомодной оправе.
Бабка тем временем ставит перед хлопцами по глиняной миске борща. Улучив момент, когда она выходит в кладовку, Лобик вполголоса сообщает деду:
- Павла ранили в ту ночь, как был у тебя. Самолетом доставили в Москву.
На лице старика ни одна морщинка не дрогнула.
- Чуяло мое сердце. Неспроста сволочь эта, Князев, дня три из хаты не вылазил. Выслеживал, вынюхивал.
- Мы кокнем Князева! - вдруг загорается Лобик.
- Сиди уж лучше. Ты кокнешь! Найдет свое без тебя.
О том, что его трясли немцы, допытывались о сыне, дед и словом не обмолвился. Ни тогда, когда хлопцы уходили в лес, ни теперь.
Ночуют Митя с Лобиком в хлеву на сеновале. Сена дед набил под самый конек. Густой запах высохшей, слежавшейся травы приятно дурманит голову. Засыпают они мгновенно. Просыпаются от скрипа двери. Полумрак хлева из всех щелей пронизывают полосы солнечного света.
Внизу стоит Примак. Он принял меры предосторожности: через плечо пара старых, вконец изношенных сапог. Подошвы у них отстали, болтаются, как языки, и впечатление такое, будто сапоги смеются над своей судьбой.
Алексей взбирается на сеновал, рассказывает новости.
Миколы в местечке нет. Вместо него приходит за сводками учительница из Громов. На железной дороге Грише помогают два хлопца, у которых Примак взял подписку. Митину тетку немцы не тронули, им теперь не до этого освобожден Брянск, станция забита эшелонами. Некоторые полицаи стали увольняться со службы.
Следующий большой город за Брянском - Гомель. Через считанные дни возьмут и его. Митя от удовлетворения потирает ладони.
Примак придерживается другого мнения:
- Не танцуй. Еще всего хватит. От Орла до Брянска тоже близко, а шли полтора месяца. Вы хорошо сделали, что убежали в лес. И что Микола притих. Гвозд и ко мне приставал. Власовцы ловят людей из сожженных сел, отвозят в Сиволобовский лагерь.
Примаку задание дают срочное: связаться с Краснеем, Куницким. Соль будут доставать они, а Примак - приносить к деду.
Алексей щерит ровные, белые, как чеснок, зубы. Смеется он всегда заразительно.
- Я думал - водокачку прикажете взорвать.
- Водокачка пускай постоит. Как Плоткин?
- Начинает ковылять. Его Люся лечит. Прибегает по три раза в день.
- На соль подключить Плоткина. Раз сам придешь, раз он. Чтоб не бросалось в глаза.
О Сюзанне Митя не спрашивает. Есть вещи, о которых не спросишь даже у близкого человека.
Вечером запыхавшийся Примак приносит в большом крапивном мешке соль, торопливо сует Мите в руки пачку бумаг и сразу, даже как следует не попрощавшись, исчезает.
О предосторожности Алексею напоминать не надо.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
I
С каждым днем Митя с Лобиком все глубже входят в партизанскую жизнь, становятся своими в шумном и суетливом водовороте многолюдья. За солью сходили еще раз, суп, мясо на кухне теперь солят, и это заметно поднимает авторитет хлопцев в глазах партизан.
По пути Митя и к дядьке Авраму завернул. Мать с малышами живет в шалаше. Шалаш - в лесочке, недалеко от дядькиного огорода. Мать ночует в хате, готовит еду в печи и только на день уходит в лес.
У Батьковичского отряда особых забот сейчас нет. Полицейские гарнизоны разогнаны, немецкие обозы поблизости не проезжают. Суетливое движение, которое Митя заметил с первого дня, объясняется просто: семьи большинства партизан ютятся по лесам, в шалашах, и бойцы, отпросившись у командиров, ходят их проведать.
Ночью в Рогалях выставляются посты, днем сидят в скрытых местах дозоры.
Есть в отряде люди, которые вызывают у Мити острый интерес. Это разведчики. Они все как на подбор молодые, подтянутые, в военных гимнастерках, брюках галифе. Разведчики всегда уезжают и приезжают на лошадях.
Уходя в лес, Митя рассчитывал стать разведчиком. И он, и Лобик, наблюдая в местечке за немцами, кое-чему научились. Но отрядные разведчики к себе их даже близко не подпускают. Один раз Митя сделал попытку завязать знакомство с хлопцем, лицо которого показалось более приветливым. Но тот, буркнув два
