Он знал, что у входа его ждут журналисты и что вокруг грады здания правительства уже собралась охваченная страхом толпа... И еще он знал, что предлагаемый им выход и в самом деле может оказаться единственным.
- Но вы подумали, как мы будем выглядеть перед лицом мирового сообщества?
- Разумеется оно будет только благодарно своему спасителю. А все остальное - красивые слова...
На окраине тоже слушали радио - поэтому улочки, больше похожие на деревенские, пустовали, ставни и двери украшались массивными замками и сквозь отдельные щелки опасливо поглядывали на улицу настороженными глазами: не едет ли к ним по улице не торопливая беда. Даже нередких тут домашних животных трудно было отыскать - блеяли запертые в сараях козы, не топтали на лужайках редкую траву овцы, и, что выглядело почти загадочно, все кошки исчезли куда-то, сбежав из проклятого города, как крысы с корабля. Кстати и самих крыс поубавилось, как утверждали хозяева особо затерроризированных этими серыми нахалами домов. Но люди оказались смелей, и, хоть и не часто, но в том или ином доме хлопала дверь и кто-то, обычно увешанный рюкзаками и сумками, устремлялся или в сторону леса, если сумка лопалась от избытка затиснутых туда вещей, или, наоборот, к центру - тогда вся тара висела тощими тряпочками. Трусливо жались в будках сбитые с толку поведением хозяев сторожевые собаки. Одна из них, вопреки обыкновению, не подала голос, когда на улице появилась медленно движущаяся парочка: молодой парень с тяжелым подбородком и несколько скошенным носом и мужчина постарше, с колюче торчащей во все стороны стрижкой 'отросший нуль', одетый в клетчатую рубаху с отросшими рукавами.
При виде их в домах начали пропадать последние щели, но не дома со ставнями похоже интересовали констрикторов - кем же еще могли быть эти двое? - в последнюю очередь. Молодой, передвигающийся чуть резвее, остановился напротив довольно богатой двухэтажной дачи и принялся с обычной для констрикторов неторопливостью высаживать плечом калитку. Завидя это, платный сторож дачи быстро пробежал по коридору в комнату на противоположной стороне дачи и выпрыгнул на клумбу: заключенный им контракт не предусматривал еще и защиту помещения от заразных сумасшедших...
Калитка с треском разлетелась, молодой потопал по песчаной дорожке на иностранный манер обложенной бортиком из белого кирпича, а в образовавшийся проход уже заглянул обладатель экзотической прически.
Дом был на сигнализации, но констрикторов этот факт волновал мало, впрочем вор сейчас вряд ли стал обращать на нее внимание - полицейские участки пустовали, или были перегружены работой совсем другого рода. Она сработала, когда во все стороны брызнули осколки ближайшего стекла - но это мало волновало разбившего окно человека в клетчатой рубашке. Он неторопливо перелез через подоконник, затем его примеру последовал и молодой.
Если бы в доме оказалась хоть одна живая душа, ей бы удалось пронаблюдать любопытнейшую картину - очутившись внутри помещения, констрикторы 'выздоровели' на глазах - исчезли 'характерные плавающие движения', осмысленное выражение появилось на только что тупых лицах, и оба переглянувшись захохотали.
- Ты - гений, Вороной, - подмигнул парень стрижке 'отросший ноль'.
- Ладно, брось трепаться, - отозвался тот. - У нас еще много дел.
Он похлопал своего сообщника по плечу и широким, демонстративным жестом распахнул дверцу ближайшего шкафа.
11
- Мы что снова должны куда-то идти? - удивилась Эльвира, потирая ладонью уставшие от долгой дороги ноги.
- Телефон не работает, - не глядя на нее, отозвался Рудольф. Ему все еще не верилось, что все происходит наяву, и от этого он ощущал тяжелую пустоту в душе. - А я должник...
- Что вы должны? - устало проговорила Эльвира. - Когда начинается светопреставление, никто уже ничего не должен. Нужно подумать, как нам выбраться из города, а все остальное - слова.
- Пожалуйста, я вам не помеха, - пожал он плечами. - А мне надо во-первых, дозвониться до своей жены, - (уточнять, что Альбина всего лишь его невеста, он не собирался), - а затем подумать, что я могу предпринять. В конце концов, я обязан...
Рудольф запнулся - он не мог и сам сформулировать что именно он был обязан. Он знал, что должен что-то сделать, иначе перестанет уважать себя, но и это понимание давалось крайне смутно.
...В горах часто все зависит от действий каждого. Или в любом месте, где человека подстерегает опасность?
Рудольф очень не любил себе в этом признаваться, но в нем уживалось сразу две личности, людей с разными жизненными установками, с совершенно не похожим типом поведения. Он ухитрился убедить себя в том, что это не так, что он целостен и един - но пропасть последнее время между этими двумя разрослась, угрожая уничтожить какую-то из частей. Какую именно догадаться было не сложно - второй Рудольф возникал обычно не на долго - в горах, во время отпуска, в то время, как первый занимался упрочением своего положения и делал это весьма профессионально, во всех смыслах этого слова. Сама избранная им дорога заставляла порой петлять, порой хитрить и ловчить, надеясь лишь на самого себя и на самого себя в конечном случае и работая. В коридорах того учреждения, куда забросила его мечта и судьба было не принято 'идти в одной связке', а если этот термин и использовался порой, то обозначал союзы и блокировки совсем другого типа, чем в основном значении этого выражения.
Он старался избегать некрасивостей такого рода, как мог, но был реалистом, понимающим, что жизнь такова, как есть, и что не ему исправлять придуманные кем-то другим законы. Раз его вынуждают порой идти на компромисс с совестью - вместо того, чтобы таранить стены лбом, считал он, лучше постараться свести уступки темной стороны жизни до минимума. И все же порой они его тяготили, и только мысли о том, что вокруг полно зла более серьезного, чем его мелкие прегрешения, не позволяли Рудольфу потерять уважение к себе, во всяком случае - надолго. Он был честнее многих своих коллег, не ставил главной задачей нахапать себе побольше - и это уже само было достойно уважения: все относительно в этом мире...
Сейчас в его представлениях о жизни что-то сломалось - опасность напомнила о совсем других взаимоотношениях, напомнила о второй его личности и потребовала Поступка. Пока смутно, так, что Рудольф и сам с трудом осознавал это, но все же достаточно сильно, чтобы зудение совести становилось все нестерпимей.
Нужно было защитить Альбину - это дело выглядело совсем конкретным и простым.
Надо было подумать о том, чтобы не подставить под удар новую знакомую: каковой бы грубоватой и самостоятельной не выглядела Эльвира, она оставалась женщиной.
Надо было подумать и об остальных... о тех, кого он не знал, не мог знать, но о ком, через сопричастность к власти - пусть иллюзорную - был ответственен. Ответственен, как те, кого сейчас не было в городе. Как те, кто оставил его и подставил. Нет, больше чем они - все уступки совести всплыли вдруг из памяти, словно намекая: пришло время выбирать между подлостью и платой за свою нетвердость.
Стараясь избавиться от этих мыслей, Рудольф потер лоб. Ему стало тошно.
- Ладно не будем об этом, - проговорил он, не глядя на Эльвиру. Сейчас я... нет, мы, пойдем к одному человеку, это тоже недалеко. Затем я отправлюсь к жене. Если не хотите идти со мной - подумайте, как вы можете защищаться оставаясь в квартире. Она к вашим услугам. К сожалению, я сейчас не смогу проводить вас из города, хотя, если хотите, можете взять мою служебную машину... надеюсь, вас пропустят.
Эльвира не спеша подняла голову и прищурилась. В ее душе происходила подобная борьба, и потому на лице молодой женщины возникла вроде бы совсем и не уместная улыбка.
- Помните я вам сказала, что катастрофы быть может, нужны людям для того, чтобы они могли разобраться в себе, осознать свою истинную цену? заглянула она Рудольфу в глаза. - Так вот - я иду с вами. Я хочу ознакомиться с собой... и посмотреть, что из этого выйдет.
Рудольф удивленно взглянул на журналистку и ничего не сказал. Он очень хорошо понимал ее сейчас, как и то, что находясь рядом с Эльвирой и он будет мучить себя вопросом: кто я есть?
12
'Сюда никто не придет... сюда никто не придет...' - как заклинание повторял шестидесятилетний продавец, наблюдая за смутным мельканием человеческих фигур, просвечивающимся между зеркальными буквами 'Охота'.
Констрикторы не должны были появиться здесь потому, что это был магазин. Остальные люди - потому что магазин не был продуктовым.
На улице было людно, словно какая-то шальная демонстрация стихийно образовалась в этот момент и
