Назаров Василий
Необычные воспитанники
ВАСИЛИЙ НАЗАРОВ
НЕОБЫЧНЫЕ ВОСПИТАННИКИ
I
Едва ли у нас в стране найдется хоть один здоровый молодой человек, который бы когда-то не поступал впервые на работу. Но вряд ли кто из них находился в таком затруднении, как я без малого полвека тому назад, а именно в сентябре 1927 года, отправляясь на место своего назначения. После школьной скамьи был секретарем волостного комитета комсомола, мечтал стать летчиком, но вдруг забраковала медкомиссия: выяснилось, что близорук. В райкоме комсомола мне сказали: 'Не получилось у тебя, Вася, с делами небесными, займись земными', - и направили в учетно-распределительный отдел МК ВЛКСМ, а те в СПОН МОНО - социально- правовую охрану несовершеннолетних. Так я попал в политруки трудкоммуны для беспризорных 'Новые Горки'. 'Ярославский вокзал знаете? - поощряюще улыбнулись мне на дорогу. - Доедете дачным поездом до Болшева, а там три километра пешочком'.
И вот я на окраине поселка Новые Горки перед коммуной No 9. Здание двухэтажное, бревенчатое, стекла в одном окне выбиты, вокруг ни души. Мне сказали, что здесь живут семьдесят воспитанников, недавно подобранных с улицы. Что это за народ?
В чем будет заключаться моя работа с ними? Как мне себя вести? Ребят надо просвещать политически? Направлять на правильный жизненный путь? Где та методика, которой мне следует руководствоваться?
Сразу за дачей - лес, невдалеке в зеленых берегах протекает тихоструйная Клязьма. На отшибе небольшой флигелек. Вокруг ни души, даже голосов не слышно. Где же персонал коммуны, мои будущие воспитанники? Я вошел в коридор, открыл ближнюю дверь в огромную совершенно пустую комнату, в конце которой виднелась сцена, полузакрытая полосатым дырявым занавесом. В углу собраны стулья, некоторые валяются на полу. На бревенчатых стенах выцветшие портреты Маркса, Энгельса, Ленина.
'Клуб?'
Но вон висит ящик с красной надписью 'Аптечка'.
Что же это за помещение? Э, да ведь тут живут беспризорники, у них все вверх ногами. Найти бы хоть одну живую душу!
Я вернулся в коридор, постоял и хотел уже ткнуться в следующую комнату, когда увидел мальца, спускавшегося сверху по неширокой лестнице.
- Дружок, - обратился я обрадованно. - Как мне найти заведующего коммуной? Или политрука?
Он даже не взглянул на меня, продолжая медленно спускаться вниз. Ступеньки лестницы скрипели под каждым его шагом. Я повторил свой вопрос и уже хотел загородить мальцу дорогу, когда он, не повернув головы в мою сторону, тихо ответил:
- У заведующего нет кабинета. В комнате счетовода сидит... во флигеле. Политрук с ребятами на футбольном поле.
И продолжал свой путь. Я стоял в полном недоумении.
- Не проводишь меня к кому-нибудь?
Ответом меня малец не удостоил, толкнул наружную дверь. Я последовал за ним. Сентябрьское солнце светило по-летнему, над лесом не виднелось ни одного облачка. Какой чудесный денек! А воздух! Не то, что в Москве. А тут нервы портишь. Мой 'спутник' молча зашагал к опушке.
- Ты куда идешь-то? - спросил я.
- Да на футбольное поле ж.
Я с облегчением пошел с ним рядом.
С того дня минуло много лет, но в моей памяти ярко запечатлелся и пустой клубный зал с красной надписью на ящике: 'Аптечка', и молчаливый мой спутник. Фамилия его, как узнал я на следующий же день, была Коровин, но звали его все Коровушка. Было ему четырнадцать, и отличался он удивительным спокойствием и неповоротливостью. Коровушка был определен в первый класс коммунской школы и за учебный год пропустил чуть ли не четверть всех уроков. Как-то весной я встретил его в клубе возле той же аптечки и спросил:
- Ну как, читать научился? Что написано на этом ящичке?
Коровушка долго и пристально рассматривал надпись, а потом медленно прочитал, отделяя каждую букву:
- А. Пы. Те. Кы. А.
- Правильно. Так что же получилось?
- Амбулатория.
Все это, повторяю, случилось уж потом, а пока мы с Коровушкой вышли на большой пустырь, заросший травой, по бокам которого маячили жердевые ворота.
Десятка два одинаково одетых воспитанников гоняли по нему грязный футбольный мяч. В стороне стоял костлявый мужчина с уныло свисающим носом, в порыжевшей от солнца гимнастерке. Это и был политрук Голенов, его я и приехал сменить. Мы познакомились. Ребята не обращали на меня никакого внимания.
Вечером у нас с Голеновым состоялась беседа.
Я пытался выяснить, в чем заключались обязанности политрука, узнать специфику моей будущей работы в коммуне. Голенов уныло слушал, а потом сказал:
- Условия тут особые. Главное, ты должен узнать воровской жаргон, на каком тут говорят. А то не поймешь ребят... и уважать не будут. Видишь этих архаровцев? Целый день готовы гонять футбольный мяч.
Мечтают завести голубей. Беспризорники. И законы тут царят уличные. Как 'на воле'.
Признаться, я был поражен. Не о таких педагогических методах работы я рассчитывал услышать. Но ведь здесь же 'дефективные'! Голенов дружески передал мне списочек с большим количеством слов, показавшихся мне весьма странными.
- Вот наиболее употребляемые из жаргона, - поучал меня политрук. Советую вызубрить. Кто-нибудь из этой шатии тебя, наверно, спросит: 'Ты свой?'
Иль: 'Из-под своих?' Отвечай: 'Я ваш'.
На этом с политруком Голеновым мы и расстались.
Больше я его никогда не видел. Советом я его решил воспользоваться с ученической добросовестностью.
Раздевшись на ночь в своей небольшой комнатке, я стал изучать список, читая вслух блатные слова, стараясь их запомнить.
- Балдоха. Ландать. С понтом. Шухер. Метелка с бану сплетовала. - Тут я задумался: что же это может означать? Так и не разгадав значения фразы, продолжал шептать дальше: - Тискать. Майдан. Бобочка. Охнарь. Шкары...
Где-то в поселке прокричали третьи петухи, я все изучал жаргон. Так со списком в руке и заснул.
Заведующий коммуной на другой день представил меня воспитанникам, и я приступил к своим обязанностям, имея о них весьма смутное представление.
'Назвался груздем - полезай в кузов. Жизнь покажет, что мне делать'. Так я себя утешил, а сам внимательно приглядывался к ребятам, стараясь их понять. Какой все-таки с ними брать тон?
День миновал без всяких инцидентов. Вечером ко мне зашел учитель коммунской школы, которого ребята звали 'дядя Коля'. Был он немногословен, свои черные, жесткие волосы стриг ежиком и говорил авторитетно, тоном, не терпящим возражений. Я уже знал, что за плечами у дяди Коли пятилетний стаж работы с беспризорниками, и поэтому отнесся к нему уважительно, с почтением. Мне хотелось выведать от него 'секреты' работы с подопечными.
Надо отдать должное, дядя Коля много рассказал мне интересного о жизни беспризорников 'на воле', об их ночевках в подвалах, в дачных вагонах, о том, как милиция, общественность вылавливает этих 'любителей свободы', определяет в детприемники, трудколонии. Засиделись мы до полуночи, а уходя, дядя Коля доброжелательно и сурово посоветовал мне:
- Духом не падайте, привыкнете. Чтобы ребята слушались, нужно быть с ними строгим, крепко держать в руках. Прикрикнуть, когда надо. Ногой притопнуть. Пускай видят, что вп их не боитесь,., сумеете натянуть вожжи.
