что можно что-то найти. Где-то что-то когда-то во мне сломалось, и я полетел вниз. Я перестал сопротивляться. Я попал в капкан и делал все, что от меня требовали — возил контрабанду, грабил звездные заповедники…
Тэдди открыл глаза, и над ним снова было только небо.
— Если бы можно было начать все сначала… Но как? С чего?
Небо было бесстрастно, и ничего не дрогнуло в нем.
— Простите меня, Джой. Это не вам, а мне надо было молчать. Через несколько дней я улечу. Я всегда улетал с радостью. Мне было неуютно на Земле. Первый раз в жизни я не хочу улетать. Спасибо вам, Джой. Вы разбудили меня. Жаль, что это не случилось раньше. Невыносимо жаль.
Три чайки пролетели низко-низко, взмыли вверх, сделали плавный широкий круг, и птичий крик повис в воздухе.
— Джой!
Молчание.
— Джой, вы сердитесь на меня?
Тишина была ему ответом.
Тэдди приподнялся на локте. Джой лежала рядом, вытянувшись, закинув голову, и беззвучно плакала. Она изо всех сил старалась сдержать рыдания, тело ее вздрагивало, а ладони вытянутых вдоль тела рук судорожно сжимались в кулачки.
— Джой, милая, ну что ты так?
И все отодвинулось, подернулось дымкой, перестало существовать — и небо, и океан, и чайки, и палящее тропическое солнце — и медленно, бесконечно медленно (так, что за это время успели родиться, распуститься в спирали и умереть тысячи галактик) и нежно он взял в ладони это мокрое, перепачканное зеленью и ягодным соком лицо и стал целовать светлые дорожки, оставленные слезами, пока не нашел припухшие, горькие губы.
Две руки поднялись снизу и сомкнулись на спине, прижимая и робко и властно, и он зарылся лицом в густые волосы.
Губы Джой дышали у самого уха часто и прерывисто, и в этом дыхании еще жили отзвуки плача, но теперь уже что-то новое, могучее и неведомое заставляло его прерываться, и Тэдди забыл обо всем, когда шепот обжег ему щеку:
— Тэдди, милый… Это судьба… Мне суждено было стать женой звездолетчика. Как и матери. Это судьба.
— Меня совсем укачало. Возьми в этом притоне бутылку шерри.
— Слушаюсь, мистер Роберт… Одну бутылку шерри?
В голосе шофера мелькнуло удивление и растерянность и Роберт мысленно выругался. Идиотское положение, он, Роберт Смит, должен изображать черт знает что…
Машина свернула с автострады к невзрачному дорожному кафе, из которого тоскливо свиристел бинг-джаз. Было довольно прохладно, и столики под тентом пустовали, лишь похрапывал в углу пьяница, да двое хорошо одетых мужчин пили кока-колу.
На стоянке стояли три машины — два одинаковых коричневых 'ройлса' и черный 'Форд' с основательно помятым крылом.
Шофер вошел в кафе, мужчины о чем-то поговорили, поглядывая на машину Смита, и один из них, бросив на руку плащ, направился к машине.
Смит приоткрыл дверь, но ровно настолько, чтобы никто снаружи не смог его заметить.
— Сэр, я очень извиняюсь, но не смогли бы вы подбросить меня до Стрэнг-Роуз? У меня деловое свиданье, а машину мою — сами видите, незнакомец кивнул на помятый 'Форд'. — Если вас не затруднит…
— Кончайте ломать комедию. Лезьте, — прошипел Роберт отодвигаясь.
Незнакомец скользнул в машину и захлопнул дверцу.
— А шофер?
— Вы что, ослепли?
Незнакомец постучал по блестящей темной перегородке, отделяющей заднее сиденье от мест шофера и телохранителя, и хмыкнул.
— Да… А в смысле звука?
— В смысле звука — тоже самое.
— Хорошая машина… Надеюсь, вы без телохранителя?
— Да, черт подери, без. Можно подумать, наша встреча рискованна только для вас. Я рискую в два раза больше.
— Ну хорошо, хорошо. После того, как я с вашей помощью встал на путь греха, у меня стала побаливать шея.
— Это просто радикулит. Сейчас не вешают.
— Как ни странно, но шея моя болит даже при воспоминании об электрическом стуле. Видимо, просто ассоциативная цепь. А как было хорошо еще месяц назад… Даже 'Интерпол' стал забывать меня…
— Вы сожалеете о том, что начали?
— Ни в коем случае. Я просто, откровенно говоря, набиваю себе цену. Итак, что вы хотите мне предложить?
Динамик щелкнул.
— Мистер Роберт, я принес шерри.
— Давай в клапан. И поезжай. В Стрэнг-Роуз.
Звякнуло стекло. Роберт приподнял заслонку — в маленькой нише, выдавленной в перегородке, стояла бутылка. Роберт сунул бутылку в карман дверцы и закрыл заслонку.
Машина тронулась.
— Отлично придумано. Вы не считаете, что фюреру тоже неплохо бы иметь такую машину?
— Вы же не любите Землю?
— Ошибаетесь. Как раз наоборот. Я очень люблю Землю. Всю, целиком. Как яблоко, которое можно съесть. Я работаю в космосе, чтобы вернуться на Землю. Без грима. Тогда не получилось, потому что… Черт подери, что это такое?
Машина резко затормозила. Снаружи послышалась какая-то перебранка.
— В чем дело? — рявкнул Роберт в микрофон.
— Простите, сэр, какой-то алкоголик. Убери свой драндулет, идиот!
— Иди… Иди-от? Я тебе по-покажу! Я хоз… хозяину…
Кто-то рванул дверцу. Незнакомец выхватил пистолет.
В дверях повис парень в синем реглане, то ли пьяный, то ли наглотавшийся наркотиков — во всяком случае, взгляд его вытаращенных глаз был совершенно бессмысленным. Он тупо уставился на пистолет и икнул.
— П-поли… П-полиция?
И вдруг заорал во все горло:
— Бей полицию!
— Трогай! — крикнул Роберт, побагровев.
Машина рванулась с места, пьяный упал, едва не угодив под колесо, бамперы во что-то ударили и со скрежетом отбросили. За боковым стеклом мелькнул одноместный 'Ягуар', варварски разрисованный звериными мордами.
— За что же вы его так, мистер Роберт? Хороший парень! Таких надо беречь. Это — наша опора. Слышали, как он про полицию?
— Пьяный сопляк, — проворчал Роберт. — Щенок! Не хватало, если бы он затеял еще драку!
— Пустяки. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, я слушаю.
Парень тем временем бодро вскочил на ноги, покачался несколько секунд из стороны в сторону, а потом с воплем 'Ах, так!' бросился к своей перевернутой машине.
Человек, оставшийся за столиком, отодвинул стакан и вразвалку направился к парню.
Парень неожиданно быстро поставил 'Ягуар' в нормальное положение.
