Медленей! Сильнее!
Остывающие полосы вновь были брошены в жар горна, Тарн принялся раздувать пламя:
- Чичас молотом по ним!
Вновь мы принялись вить будущее лезвие меча. Тарн едва не касаясь голыми пальцами металла тыкал в места, куда через мгновение, опуская молот Ада. Алые искры сыпались во все стороны, бессильно пытаясь прожечь мои доспехи, и кожу гнома.
Тарн скинул мокрую рубаху, по груди, на которой могла спокойно разлечься рысь, струйками стекал пот. Подвязав лоб полосой ткани гном взялся за небольшой молоток. Потом коротко прошептал оберег на удачную ковку.
Молоток едва намечал удары, потом туда опускался тяжелый молот, силой и магией превращая две полосы в одну. Громыхающий молот выбивал сноп искр, когда он касался наковальни, дрожали камни башни. Но вряд ли Гавриил слишком волнуется, его барьер довольно прочен.
- В пламя! - приказал Тарн, и заготовка вновь отправилась в рукотворную геенну.
Воспользовавшись передышкой, я развернулся к Иллиалу и Сельтейре. Голова драконицы покоится на груди Мага, чьи руки бережно гладят короткие белые волосы. Иллиал не отрываясь, смотрел на артефакт.
- Драконы, твои учителя, Башня и Дарит, - без надобности объясняю я. Они решили отдать силу мне, а не погибнуть.
Слова пусты, и нет в них смысла, они лишь ложь и страх.
Тарн достает заготовку, на нее вновь обрушивается молот.
Смертный без души, в сердце лишь Месть. Месть, от которой не отказываются, Месть, которая только разрушает.
А что ты сотворишь?
Я творю оружие.
'- Оружие,' - бухает молот.
'- Оружие,' - гудит пламя.
'- Оружие,' - шепчет ярость.
Тонкая полоса из адаманта и мифрила, она сломает любой меч из стали, пронзит любой доспех созданный Смертными. Тарну не до изумления металлами которых не существует в реальности. Все свое умение, талант, душу, вкладывает Тарн в этот меч. Хриплым басом он напевает обереги, я едва различаю слова о прочности, остроте и подобному.
Уже не два сплетенных прута, а лезвие вновь отправляется в пекло.
- Исчо три раза, ежели я металл понял, - утирает пот гном. - Чудно, вроде и прочно, и мягкий як воск али глина. Ковать одно удовольствие, послушен, - гном перешел на такую кузнечную тарабарщину, что я уже его не понимал.
- Вытаскивай! - приказал гном, берясь за молоток.
Вновь и снова загремел молот, творя обитель смерти.
Лезвие пылающие алым цветом крови, вновь отправилось в рыжее пламя. Я вновь вернулся к Иллиалу и Сельтейре.
- Гавриил... сказал... правду? - прерывисто прошептала эльфийка.
- Да, у вас время до заката. Хотя яд и не смертелен, его много, ваши тела не справляются с ним.
- Кресс, - позвал меня гном, вновь доставая лезвие из горна.
Теперь гном нагревал лезвие меньше и меньше, клинок должен становиться прочнее, а удары по нему сильнее. Молот уже сделал главное, и длинное тонкое лезвие уже выглядит, как подобает. Молоток Тарна сбивает заусеницы, прощупывает, нет ли пустот, обивает нагар. Молот Ада сделал свое дело и смирно стоит в сторонке ожидая когда его возьмут для последнего удара.
- Давай! - крикнул Тарн, в который раз бросая лезвие на наковальню.
По гномским поверьям надо теперь нанести сильный удар молотом. Этот удар не должен сломать клинок, а если сломает значит, тот недостоин стать мечем.
Замахнувшись, я ударил в место указанное Тарном. Молот глухо рявкнул, встретив на пути преграду, ему ответила тяжело застонавшая наковальня.
- Быть такого не может! - изумленно прогудел Тарн вглядываясь слезящимися глазами в место удара. - Ни следа! Энтот меч никогда не сломается.
Тяжело дыша, я отбросил молот. Меч вновь отправлен гномом в горн, но остывать, не слишком быстро, а постепенно, чтобы ни одной трещины. Все секреты ковки, накопленные тысячелетиями, Тарн вложил в этот клинок. И теперь он медленно остывал шедевр, который никто и никогда не повторит. Слишком много горя и боли мы вложили в него.
- Несущий Горе, - прошептал я.
- Что? - не расслышал вытирающий руки Тарн.
- Несущий Горе, - повторил я громче, зачарованно смотря на тускнеющий клинок. - Я назову его Несущий Горе.
- Хорошее имя, - согласился гном. - Оружье окромя горя ничего не несет. Но делать его это счастье.
- Творение всегда счастье, - бездумно согласился я. - Неважно чего. Творение - это Жизнь.
Гном даже прекратил тереть тряпку о свои закопченные руки. Но взглянул в сторону, выругался и сплюнул на пол.
- Дык закаливать, чем бум? - раздраженно смял тряпку, бывшею его рубахой, Тарн. - Купель пуста, как пустыня!
Явно позаимствованная у гномов емкость, купель для закалки, действительно была пуста. Тарн подошел к купели, посмотрел, провел по дну пальцем, который потом лизнул, для полноты анализа.
- Слезы Гор, - довольно буркнул Тарн, ища взглядом бутыль из которой Слезы Гор наливали в купель.
- Ничего нет, - пнул я пустую бутылку. - Даже простой воды.
- Вода супротив Слез Гор, что нож супротив меча! - гордо провозгласил гном. - Дык как нет?!
- Нет и все тут!
- Сельтейра! - вдруг крикнул Маг.
Поднявшись, Темная эльфийка подошла к купели. Возле продолговатой лохани из гранита он опустилась.
- Было предсказание, - начала она крепнущим голосом. - Предсказание, пророчество в час, когда родился ты, Кресс. Оно гласило, что сын Ночи выкует свое оружие, и все Темные эльфы нашего мира вложат в него свою кровь. Только сейчас я поняла...
Иллиал ничего не успел сделать, когда Сельтейра выдернула из ножен жало Дракона и полоснула вдоль по венам. Кровь хлынула в купель бурным потоком, унося с собой жизнь эльфийки.
- Сель, - обнял эльфийку Иллиал. - Сель... я...
Изящные пальцы Сельтейры легли на его губы:
- Молчи... Меня зовут Таира.
- Таира, - повторил ее настоящее имя Маг, сжимая ее в объятьях, словно пытаясь задержать уходящую жизнь.
- Кресс, - меркнущим взором эльфийка нашла меня, - позаботься о моей дочери...
ПОСЛЕДНЯЯ кровь покинула эльфийку.
И тогда с моих рук сорвались радужные молнии. Иллиал отшатнулся, впервые увидев Силу, отпущенную мне при рождении.
Магия Времени.
Время сходило с ума, старая рубаха Тарна вновь стала прямым куском ткани, засапожный нож напротив разлетелся ржавой пылью. Я ломал Время, дробил величайшую реку Вселенной, рукотворными порогами и каналами. Возможно, ли описать представшее моим глазам?!! Только Творец стоит вне этой реки, воды которой столь разны.
Сам воздух в комнате менялся, являя тени прошлого. Холод северной тундры, и жар пустынь, запахи всего мира, звуки которые он когда-либо слышал. Все это предстало предо мной и ни один Смертный не в
