– Простите, вы, кажется, в шестнадцатой квартире живете?
– В шестнадцатой, – ответил Николай.
– И, если не ошибаюсь, вы сейчас уже не военнослужащий?
Николай, до сих пор ходивший в погонах (как Яшка говорил, для облегчения жизни), немного смутился.
– Да, вроде как уже не военнослужащий.
– И живете на жилплощади Гиреева?
– Так точно.
– И не прописаны?
– Совершенно верно.
Управдомша многозначительно помолчала, глядя на Николая недружелюбным взглядом, потом сказала:
– Но вам должно быть известно, что непрописанными на чужой площади могут жить только военнослужащие.
– Нет, это как раз мне и неизвестно, – ответил Николай. – Но если это необходимо, я, конечно, сейчас же пропишусь. Паспорт у меня в кармане, только что получил.
На управдомшу это не произвело никакого впечатления.
– Вашего желания недостаточно, – сухо сказала она. – Вам придется сходить в райжилуправление к товарищу Кочкину.
– А зачем мне нужно идти в райжилуправление к товарищу Кочкину? – Николай почувствовал, что начинает раздражаться.
– А затем, что без его разрешения я не имею права выдать вам форму номер один.
– Что это еще за форма?
– Справка о том, что санминимум разрешает вам поселиться на данной площади. У Гиреева сколько метров?
Николай на минуту задумался.
– По-моему, двенадцать.
– А по-моему – одиннадцать, – так же сухо и недружелюбно сказала управдомша. – Вряд ли Кочкин разрешит. На человека полагается шесть метров.
– Ну, это уж я с ним буду решать! – резко сказал Николай и стал подниматься по лестнице.
Управдомша крикнула ему вдогонку:
– Прошу только не задерживать решения. Я вовсе не намерена иметь из-за вас неприятности от участкового.
Николай ничего не ответил, но, открывая дверь, подумал, что, очевидно, с этой дамой надо разговаривать на другом языке.
В коридоре, стоя на табуретке, возился со счетчиком Яшка. Николай чуть не сшиб его.
– Чего это ты там возишься?
– Обещают свет на праздники дать. Такую иллюминацию запустим – держись только.
– Ну, а меня можешь поздравить – получил паспорт наконец.
Яшка соскочил с табуретки.
– Ого! Празднички, значит, погуляем, а девятого – ко мне. Идет?
– Черта с два. Встретил сейчас эту мымру на лестнице. Не хочет прописывать.
– Кто? Управдомша?
– Ага. Говорит, не хватает какого-то санминимума у Валерьяна Сергеевича.
Яшка свистнул.
– Это все Кочкин. Из райжилуправления. С ним надо… – Яшка ткнул вдруг Николая пальцем в грудь. – Ничего с ним не надо. Пропишешься у Острогорских. Ну, чего смотришь? Муж имеет право прописываться на площадь жены. Такой закон есть, – весело подмигнул. – Понял теперь? Подай-ка мне плоскогубцы. Вон там, на полу лежат.
Анна Пантелеймоновна второй день не ходила на службу. У нее был грипп. Температура подскочила до тридцати девяти, и Валя с великим трудом – Анна Пантелеймоновна отчаянно сопротивлялась – уложила ее в постель. Собственно говоря, даже не в постель, а на диван, так как, по теории Анны Пантелеймоновны, ни в коем случае нельзя показывать болезни, что ее боишься, иными словами, нельзя лежать в кровати, а надо целый день слоняться по комнате или, в крайнем случае, лежать на диване, укрывшись, упаси бог, только не одеялом, а обязательно стареньким изъеденным молью пальто.
Когда Николай вошел, Анна Пантелеймоновна лежала на диване и спала. Рядом на стуле стоял стакан воды, а на полу валялась выпавшая из рук книга.
Николай поднял книгу и поправил сползшее пальто. В комнате было холодно. Он вышел на кухню, нарубил дров, затем вернулся и принялся растапливать печурку.
