министерстве, дай бог каждому!
— Я не об отце, а о тебе. Он-то заслужил, а ты? Получил выговор от уважаемого человека и помалкивай. Тоже, наверно, заслужил.
Жора надулся, засопел. Возражать было трудно. Он вспомнил сегодняшнюю неприятность и боязливо поежился.
— Будь другом, старик, — заговорил он громким шопотом, — как-нибудь намекни Павлу Ивановичу, что Кучинский негодяй, законченный дурак и вообще полное ничтожество. — Он подобострастно заглянул Бабкину в глаза.
Тимофей высоко поднял жидкие брови. Он знал, что собой представляет Жорка, но с подобным определением согласиться не мог. Уж больно сильно закручено. Явный перегиб в самокритике.
Понуро опустив голову, Кучинский шел по зеркальному долю и с негодованием смотрел на свое отражение под нотами. Кажется, впервые в жизни он не нравился самому себе.
В зеркале промелькнула тень. Кучинский поднял глаза. Гудя, как шмель, совсем низко летела соломенная шляпа. За ней, размахивая руками, бежал Димка. Шляпа нырнула в просвет между деревьями и пропала за живой изгородью.
— Привет! — прищелкнув каблуками, насмешливо прокричал Кучинский.
Багрецов, не отвечая, пробежал мимо.
ЛИЧНАЯ ТАЙНА
Ночи становились холоднее. От зеркального поля, нагретого за день, струилась приятная теплота.
Сегодня Нюра, сославшись на нездоровье, осталась в комнате. За окном слышался смех, оживленные голоса, а Нюре было очень грустно. Она ругала себя за глупую выходку, с болью вспоминала искаженное страхом лицо Кучинского, хотела просить у него прощения, но не решалась.
До разговора с ним она не думала, что Павел Иванович заинтересован аспиранткой, но потом, сопоставив некоторые факты, убедилась в правоте Кучинского и сделала еще один вывод: Лидии Николаевне Курбатов небезразличен, — она ищет его общества, поздними вечерами подолгу сидит у него в кабинете, а перед тем тщательно причесывается перед зеркалом. Конечно, это мелочи, но если места себе не находишь, если сердце обливается кровью при одной мысли, чем это дело может кончиться, то каждый пустяк болезненно ранит. Сколько месяцев страдала Нюра, боясь хоть чем-то выказать свою робкую любовь, а тут прилетела чужая женщина, ученая, образованная, умеет обо всем разговаривать… Прошла неделя, и Павел Иванович только на нее и смотрит!
Все понимала Нюра. И то, что она не такая красивая и не такая умная, как Лидия Николаевна, и то, что платья у нее самодельные, с ватными плечами, каких теперь уже не носят, и то, что слишком далек от нее Павел Иванович, что он особенный, как говорил Багрецов, «с осколком солнца в груди».
Но разве будет счастлив Павел Иванович с этой москвичкой? Резкая, упрямая, она возьмет его в руки, станет командовать им. Ведь он очень добрый, сероглазенький, все видно в его глазах: и горе и радость. Никогда он не прячет глаз от людей. Ему труднее жить, чем Лидии Николаевне, — хитрости нет. Кто защитит его в тяжелую минуту, кто морщинки его разгладит, кто ходить за ним будет? Ведь он же большой ребенок, ничего не умеет сделать сам — ни поесть вовремя, ни пуговицу пришить. Рукав у костюма обтрепался, галстуки мятые… Неухоженный он, никто о нем не заботится.
— А ты думаешь, Лидия Николаевна за ним смотреть будет? — как-то однажды поделилась Нюра своими сомнениями с подругой. — Нет, Маша, у нее своя жизнь, ей самой до себя.
— Ну и правильно. Она же не меньше его зарабатывает, чего же ей в няньки-то итти? А ты как была дома нянькой, такой и останешься.
— Да разве я о том? Работала бы, училась, но жила бы только для него. Ведь людей таких мало на свете. Беречь его надо, пылинки с него сдувать, чтобы покоен был, чтобы работе его ничто не мешало. А Лидия Николаевна никогда этого не поймет. Даже сейчас, пока незамужняя, спорит с ним, сердится и, чтобы на своем поставить, тащит его ночью в лабораторию. Другая бы пожалела, а она не станет жалеть его, коли себя не ниже считает.
— Да это уж как водится, — согласилась Маша, — будет он у нее по струнке ходить.
Нюра больше не откровенничала, а сегодня, вспомнив об этом разговоре, особенно остро почувствовала, сколь справедливы Машины слова. Как защитить счастье Павла Ивановича, как уберечь его от женщины, которая идет по жизни твердыми мужскими шагами? Скоро она будет кандидатом наук, потом, вероятно, доктором, и никогда Павел Иванович не узнает, что есть на свете настоящая женская преданность и самопожертвование во имя его ни с чем несравнимых дел, во имя его прекрасной души. Ведь сам-то он не сможет себя оценить…
А для Лидии Николаевны и без того дорога к счастью не заказана. У нее талант, красота и тысячи друзей в Москве.
«Зачем тебе нужен Павел Иванович? — уткнувшись носом в подушку, мысленно ее спрашивала Нюра. — Неужто за ним ты прилетела в пустыню?» Она не верила, что та могла полюбить его сразу. Значит, просто блажь. Но потом, потом всякое может случиться. Месяца два поживет здесь Лидия Николаевна, и тогда уже будет поздно. Если б не знала, не слышала, что сказал Кучинский, смотрела бы также в ее глаза, а сейчас не может без ненависти и боли. О, как она ее ненавидит!
Послышались легкие шаги. Это она.
Вспыхнул яркий свет. Нюра зажмурилась, и на ресницах ее выступили слезы.
— Что с тобой, Анечка? Ты плакала?
Она не отвечала. Лидия Николаевна положила на стол тетрадь, села к Нюре на кровать, погладила ее по волосам.
— Нельзя ли горю помочь?
«Да, — чуть не вырвалось у нее, — только ты можешь это сделать. Уезжай, уезжай поскорей». Но вместо этого Нюра сказала первое, что пришло в голову: получила письмо от тетки. Она болеет, ей трудно с ребятишками, и Нюра не знает, как быть.
Письмо от тетки Нюра действительно получила, и тетка в самом деле жаловалась на какие-то недуги, но сейчас Нюра думала не об этом.
Лидия Николаевна посоветовала взять отпуск, поехать в Запольск и все разузнать на месте. Тогда можно что-нибудь придумать.
— Если хочешь, я сама поговорю с Павлом Ивановичем.
Только этого недоставало Нюре! Ее отправят, а сердобольная Лидия Николаевна останется здесь. Нет уж, лучше наоборот. Не хотелось Нюре хитрить, да и вообще разговаривать, но пришлось.
— Тогда я вас уже не застану.
— Нет, Анечка, увидимся. Работы еще много.
Откуда Нюре знать, что Лидия Николаевна уже давно закончила проверку, о которой говорил Кучинский, и что после испытаний плит на восьмом секторе она займется диссертацией! В голове у Нюры крепко засела мысль, будто Лидия Николаевна остается здесь ради этой проверки. Она нарочно ее затягивает.
Ненавидящими глазами Нюра следила за каждым ее движением. Вот подошла к зеркалу, поправила волосы; не желал красить губы, слегка покусала их, чтоб покраснели, перевернула флакон духов и влажной пробкой провела за ушами; щеточкой пригладила брови и, улыбнувшись своему отражению, повернулась к Нюре.
— Если все будет хорошо, то откроется новая лаборатория. Поедете с нами, Анечка?
— С кем это? — прошептала она побелевшими губами.
— С Павлом Ивановичем и со мной. Машу тоже возьмем. Кучинский напросился, хотя это не тот человек, который нам нужен. — Лидия Николаевна взглянула на часы, открыла ящик стола, сунула в него тетрадь и снова села возле Нюры. — Там все будет по-другому. Аккумуляторная…
