папы это все неумное чудачество. Девочка талантлива, и у нее свой путь в жизни.
В семье никогда не говорилось, что это за путь, о нем стыдливо умалчивалось, но все прекрасно понимали, что работать Риммочка не будет, она должна удачно выйти замуж. Однако даже очень красивые и неглупые девушки вроде Риммы могут годами искать себе счастье, если их не окружают серьезные, интересные люди. Школьных друзей Римма растеряла, да и не очень их жаловала сверстники чаще всего бывают неинтересны, а у артистов мимического ансамбля, кроме мало-мальски смазливой внешности, ничего нет. Римма их втайне презирала.
Значит, надо искать подходящее общество. Но где? Дома? Правда, у отца часто бывают друзья, и дело не в том, что они не молоды, а попросту люди эти мало интересуют Римму. Бухгалтер, мастер, технолог... Иногда приходит поболтать врач из маминой 'Скорой помощи'. Брюки на коленках пузырями, рукава потертые. Родители говорят, что все эти люди очень хорошие. Но разве это общество?
И Римма стала подыскивать себе работу. Конечно, без специальности устроиться трудно, но все-таки она чему-то десять лет училась? Возьмут секретаршей. Надо только не прогадать, выбрать организацию посолиднее, вроде Академии наук. Но оказалось, что во всех академиях места секретарш давно уже были заняты. В научно-исследовательских институтах Римме тоже не повезло, и лишь через каких-то знакомых, по эстафете телефонных звонков - один просит, потом просьба передается дальше - Римме удалось поступить в НИИАП секретаршей к самому товарищу Медоварову. Не больше двух недель работала она на этом месте. Жена Толь Толича оказалась столь вздорной и ревнивой, что во избежание скандала пришлось перевести Римму на должность ученицы-лаборантки. Как говорится, 'бросить на производство'.
Римма было заартачилась, но потом смирилась. Чаще всего она работала в аккумуляторной. Ничего сложного и трудного в этой работе не было. В помещении чистота, прохлада, гудит вентилятор, нагнетая с улицы свежий воздух. Римме не понравился синий халат, она попросила заменить его на белый и тем самым подняла свою скромную профессию на более высокую ступень. Правда, это было нужно лишь для собственного успокоения, и Римма тщательно следила за крахмальной белизной своего халата, за маникюром, чтобы как- нибудь не сравняться с другой аккумуляторщицей, девушками из ремонтной мастерской или с работниками склада.
Вполне понятно, что Римма сразу же обратила на себя внимание. Летчики-испытатели, авиатехники и даже аспиранты частенько забегали в аккумуляторную. У каждого из них оказывался подходящий предлог, но Римма лишь скептически улыбалась. Человек, которым она может серьезно заинтересоваться, не придет в аккумуляторную. Делать ему здесь нечего.
Во время перерыва забегал Петро. Но уж больно он беспокойный, ревнивый. Нет, с ним Римма никогда бы не связала свою жизнь.
Она охотно бывала в лабораториях, куда на электрокаре привозила маленькие аккумуляторы для всевозможных приборов, но обязательно брала с собой какого-нибудь свободного от дежурства паренька, чтобы он помогал ей. Зачем утруждать себя, когда за одну только улыбку парень в лепешку расшибется и будет таскать аккумулятора на все этажи, чего бы это ему ни стоило?
Римма сожалела, что Поярков не работает в лаборатории, куда бы она запросто могла заходить якобы для проверки аккумуляторов, а на самом деле, чтобы лишний раз показаться знаменитому конструктору. Он попросту не разглядел ее как следует. Должен ведь мужчина разбираться в красоте!
Это была ее единственная ценность, и она делала все возможное, чтобы показывать себя в полном блеске и неотразимости. Родители из кожи лезли вон, чтобы заработать Риммочке на лишнее платье. Но этого Римме не хватало, приходилось и самой изворачиваться, продавать надоевшие тряпки, иногда взять с подруги двойную цену за какой-нибудь отрез, купленный в магазине: 'Что ты, что ты, милая, ведь такого же не найдешь! Мне досталось случайно'. Все свои желания и стремления, все чистое и светлое, что было у нее на сердце, расплескала она по капелькам, по пустякам. И хоть терпеть не могла вина, осуждала отца- курильщика, говорила, что все это наркомания, надо бы запретить такое безобразие, - у нее самой дрожали руки, будто у пьяницы, когда она видела в витрине комиссионки модный отрез, босоножки, цветные тряпки. Она выклянчивала у матери деньги, и тогда вся семья могла сидеть чуть ли не на одной картошке, только бы угодить единственной дочери.
Прошло каких-нибудь три месяца, и Римма уже стала своим человеком в НИИАП. Толь Толич считал себя вроде как бы виноватым перед ней. Бедная девочка, должна сидеть где-то в аккумуляторной.
Он вызвал к себе однажды Нюру, которую невзлюбил, возможно лишь потому, что она работала у Курбатова, а тот не очень-то учтиво обошелся с Толь Толичем... Вызвал и с усмешечкой посоветовал:
- Растить надо молодые кадры, Анна Васильевна. Почему вы не приучаете ученицу - лаборантку Чупикову к самостоятельной работе? Закиснет она в аккумуляторной. Смелее, смелее выдвигайте молодежь! Вам еще рано бояться конкуренции.
С тех пор Римма занималась чем угодно, вернее, тем, что ей больше нравилось. Например, ходить с озабоченным видом по всему институту, что-то искать, проверять и таким образом коротать время до звонка.
Вот и сейчас, ей очень повезло с находкой ботинка, иначе бы она не осмелилась войти в зал, где хозяйничает суровый Борис, - за глаза Римма и молодых и старых называла только по имени. Сегодня никто с ней не любезничал, хотя и времени было много свободного. Ведь аппараты включаются по часам, а в перерывах дежурные свободны.
Но сейчас все 'переживают'. Удивительный народ! Римма хотела было уйти: скукота. И в эту минуту снова запрыгали перья самописцев, зажглись контрольные лампочки. Все ожило точно от глубокого сна. Борис Захарович бросил на рычаг телефонную трубку. Нюра порывисто обняла свою помощницу. Значит, дело не в аккумуляторах. Возможно, что-то заело в автоматике. Это иногда бывает даже на АТС, на что уж там техника освоенная.
Зря Нюра сомневалась в автоматике. Перед отлетом ее дотошно исследовал сам Борис Захарович. Сейчас у него все больше и больше крепла уверенность, что причину надо искать в аккумуляторах. Трудно сейчас догадаться, где она скрывается, посмотреть придется после того, как 'Унион' опустится на ракетодроме Ионосферного института. Была одна мыслишка, но бредовая. Допустим, Багрецов и Бабкин все же проникли в 'Унион', но можно ли поверить, что они занимаются там устранением технических неполадок? Явная несуразица...
Большинство операторов и других специалистов из тех, кто дежурил у приемников и приборов, давно работали с Борисом Захаровичем и сюда приехали по его вызову. Разве могли они сдержать радостные улыбки, - ведь испытания продолжаются, и надо надеяться, что беда пронеслась стороной, что явление это абсолютно случайное и больше уже не повторится.
Пользуясь случаем, что попала в зал, где можно встретить Серафима Михайловича, Римма ждала его, делая вид, будто крайне заинтересована, нормально ли работают аккумуляторы в переносных контрольных приборах.
Наконец-то она дождалась. В дверях появился Поярков. Никого не замечая, он прошел мимо улыбающейся Риммы и, вытащив изо рта папиросу, обратился к Дерябину:
- Вы знаете, что мне заявил уважаемый Толь Толич? Говорит, что фокус с ребятами это я придумал. Вроде как бы оправдаться, что диск перетяжелен. Но все-таки он сменил гнев на милость и даже приветствует испытания по седьмому пункту программы. Итак, по нашим расчетам, 'Унион' сейчас должен быть где-нибудь над мысом Форос.
Дерябин отогнал от себя папиросный дым и молча подвел Пояркова к затененному от света экрану. На нем четко вырисовывались очертания крымского берега. Пенная кромка прибоя, остроконечные скалы, дорога, поднимающаяся в горы.
- Разве вы не знаете, что десять минут тому назад на экране ничего не было? - спросил Дерябин.
- Я разговаривал с Москвой. Кстати, мне сказали, что Багрецов взял дополнительный трехдневный отпуск за счет переработки. Наверное, хочет в Киеве погулять. Ну, а здесь как дела?
- Вероятно, отказали аккумуляторы. Боюсь, как бы это не повторилось.
Поярков напряженно потер висок и укоризненно посмотрел на Дерябина:
- Ну что ж, Борис Захарович, вопросов больше нет.
Неверными шагами он прошел вдоль столов, где чуть слышно гудели аппараты, шелестели магнитофонные и бумажные ленты, и, возвратившись назад, остановился за спиной Нюры.
- Там наверху ярцевские аккумуляторы?
Нюра испуганно обернулась и, встретившись с его глазами, опустила голову. За всем этим с явным любопытством смотрела Римма. И если ее никогда не интересовали особенности тех или иных аккумуляторов, то в данном случае полезно кое-что разузнать. Она подошла ближе.
- Вы меня, конечно, извините, - с нарочитым смущением заговорила Римма, теребя кружевной платочек. - Но, Серафим Михайлович, мне дуже треба спытать у Анны Васильевны, це яки ярцевские? Жовтии, смугастии? Желтые, полосатые? - и, заметив, что та кивнула головой, повернулась к Пояркову. - Прямо замучилась с ними. То заряжай, то разряжай. А все попусту. И вообще я даже удивилась, когда мне Анна Васильевна сказала, что будем устанавливать эти полосатые.
Она хотела посочувствовать Пояркову, намекнуть, что есть такие неблагодарные, которые только к начальству подлаживаются. А Серафим Михайлович хоть и проявляет к Анне Васильевне дружеские чувства, а никакой он ей не начальник. Вот и подвела его Анна Васильевна. Все это Римма обдумала, нашла подходящую форму, как сказать, но Борис помешал, подошел он злющий-злющий и, не считаясь с девичьим очарованием, - куда ему, возраст не тот, - попросту выставил
