испортился или еще какой-нибудь прибор? Исправлять - так заодно.
- Ну что ж, проверим. - Тимофей вздохнул, снял ремень, аккуратно положил его около лебедки и пошел в центральную кабину.
Багрецов сделал вид, что идет за ним, но тут же возвратился и, чтобы не раздумывать, затянул на себе ремень, потом свернул в кольца метров сорок троса и закрепил его в отверстии шпангоута. Но это так, на крайний случай, обыкновенная предосторожность.
Торопливо, чтобы не застал Тимофей, он спустился вниз по лесенке. Мелкая дрожь пробежала по телу.
- Димка... - как сквозь вату, глухой и хриплый, донесся голос Тимофея.
Нельзя медлить. Вадим опустил ногу вниз, точно пробуя, холодна ли вода, и действительно холод, леденящий холод подкатился к сердцу. 'Трус, жалкий трус...' - шепчет кто- то на ухо. И опять кричит Тимофей, он уже беспокоится. Сейчас прибежит...
Вадим застыл на лестнице. Не в силах оторвать глаз от манящей глубины, он чувствует, как немеют руки. Вот когда настала проверка. В такие минуты вспоминается самое главное, самое яркое в жизни. Зина спасала твою радиостанцию. Нет, не просто аппарат, а честь твою. А можно ли считать тебя честным, если Тимку пошлешь на риск? Ты одинок, а у него Стеша. Как посмотришь ей в глаза, чем оправдаешься? Другой, осторожный голосок увещевал: 'Откажись, признайся, что струсил. Разве ты виноват?' Жгучая краска стыда будто разливается по телу, теплеет в сердце, разогреваются мускулы, нога в люке уже не чувствует холода и ищет опоры.
Вадим пригибается, берется за скобу, пролезает под нее и поочередно перебирает руками. Он видит только скобы, и больше ничего. Повиснув всем телом над пустотой и чувствуя под собой лишь холодные прутья, он переставляет ноги. Иногда нога скользит, отрывается от опоры. В эти мгновения останавливается сердце, судорожно сжимаются пальцы на холодном металле и словно примерзают к нему.
Но вот скоро и конец пути. На ребре диска колышется черная птица. Багрецов протягивает к ней руку, но прочный шнурок разорвать трудно. Разгрызает зубами. Воздушный шар, как легкое облачко, скрывается в вышине.
Что же теперь делать с орлом-разведчиком? Возможно, его все-таки удастся сохранить? В конце концов, не каждую такую птицу будут взрывать? На всякий случай ее надо привязать к тросу, как это сделал Тимофей. А пока прикрепить к поясу, чтобы случайно не выронить.
Где же здесь мейсоновский анализатор? Тимка говорил, что совсем рядом. Вадим уцепился за поручневую антенну из толстой трубки и перелез на другую сторону диска.
Здесь блестели странные объективы, похожие на огромные зрачки. Таких приборов Вадим никогда не встречал. Интересно, для чего они предназначены? Вполне возможно, что это и есть уловители Набатникова, о них Вадим слышал от Тимофея, но видеть не приходилось. А вон там повыше - элементы солнечной батареи Курбатова. Эти блестящие шестиугольники узнать нетрудно.
На четвереньках, удерживаясь за маленькие скобки, похожие на дверные ручки, Багрецов пополз вправо, где в третьем секторе, как говорил Тимофей, должен быть анализатор.
Вадим передохнул, осмотрелся. В черных тучах у горизонта светилась красная тонкая полоска, похожая на остывающий раскаленный прут. Внизу, в темноте, серым графитовым блеском отсвечивало море.
Радостное волнение охватило Вадима. Он поборол страх. На шнурке болтается захваченный трофей. Еще немного усилий - и можно подобраться к анализатору. Откуда-то пришло настоящее спокойствие, сознание исполненного долга. Тишина настала в мире, и мир этот по-настоящему хорош. Правда, к этому радостному ощущению примешивалось и что-то вроде запоздалого сожаления - зря он тогда сбросил записку в ботинке. Пусть перелет продолжается нормально. Случайные пассажиры здесь очень пригодились.
Диск плыл, слегка покачиваясь. Иногда он поднимался вверх и снова, точно с ледяной горки, бесшумно соскальзывал вниз. А снизу чернела вода, и в ней, как казалось Вадиму, рождались тусклые, мерцающие звезды.
Но вот и третий сектор, об этом говорила огромная тройка, нарисованная на металле. Чуть выступающие крышки с дырочками, как у перечницы, закрывали всевозможные метеоприборы. На одной из них Вадим различил фирменную марку Мейсона.
Теперь надо эту крышку отвинтить, потом снять верхний колпак и посмотреть, что же там случилось? Темно. Вадим по привычке сунул руку в карман и достал приемник. Загорелся голубой прямоугольник. В этом фосфорическом свете хоть и трудно было разглядеть всю механику и монтаж мейсоновского анализатора, но Вадим сразу же заметил, что в нем прекратилась подача ампул с пробой воздуха. Видимо, когда отсоединяли испорченный аккумулятор и тем самым прервали ток, одна из ампул оказалась не запаянной, что и нарушило работу всего механизма.
Хорошо, что Багрецов почти никогда не расставался с инструментом: нашлись в кармане и отвертка, плоскогубцы, кусачки. Надо было освободить заклинившуюся во втулке стеклянную ампулу и наладить их подачу.
Все оказалось не так-то просто. Работать пришлось одной рукой, а другой держаться. Приемник лежал прямо внутри анализатора, но светил не туда, куда нужно. Пальцы не слушались, немели, сил не хватало, чтоб затянуть гайку подшипника, рука дрожала, плоскогубцы стучали о холодный металл, и так же нервно стучали зубы.
Наконец-то!.. Теперь анализатор будет работать. Вадим посидел еще немного, передохнул и пополз обратно.
Наверху почти по всей окружности диска вспыхнул свет в иллюминаторах. А вдруг они откроются снаружи? Тогда можно пробраться внутрь, минуя страшную лестницу. Сейчас стемнело, и возвращаться тем же путем будет еще труднее, тем более что поднялся ветер и диск изрядно покачивает.
Вадим пополз к ближайшему окну, чувствуя себя как на крыше качающегося дома. Голова кружилась, противная тошнота подступала к горлу. Подскакивая на ребристой поверхности диска, точно живая, тащилась за Вадимом черная птица.
Кто-то потянул за ремень. Вадим похолодел, осторожно протянул руку назад. Да ведь это трос. Неужели он дальше не пустит? Зря оставил такой маленький запас. Вот если бы Тимка догадался освободить еще десяток метров!..
Чуть заметное подергивание подсказало, что Тимофей на месте и сигнализирует об этом. Вадим сильно дернул трос, подождал, потом еще дернул. Натяжение ослабло.
Осторожно передвигая колени, боясь хоть на мгновение оторвать руки от скобок, ползет Багрецов. Страшно. Вот-вот диск наклонится, не успеешь удержаться за скобу и скатишься вниз...
Светится окно. Интересно, что там может быть? Почему включили свет? А главное - как? По радио, автоматически или в 'Унионе' оказался пилот? Вряд ли Тимофей стал бы трогать выключатели.
Еще усилие, рука протягивается к последней скобке, и Вадим заглядывает в окно.
Оскаленная морда в прозрачном колпаке. Багрецов в страхе отшатывается, и в этот момент с противоположной стороны диска слышится злобное шипение, шум водопада... Диск вырывается вперед.
Встречный ветер сразу делается плотным, как стена, и сталкивает Багрецова. Он еще пытается уцепиться за какую-то медную трубку, но поздно...
Падая вниз головой, Вадим видит свои ноги и пламя, вылетающее из сопла...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
А на земле никто и не догадывался, что случилось в
'Унионе'. Жизнь шла своим чередом. Набатников старался
разгадать причины удивительного космического явления и
странной непоследовательности Медоварова. Одна загадка
стоила другой, и были они тесно связаны с судьбой наших
героев.
Набатникова многие не понимали и некоторые его поступки объясняли чудачеством. Мало ли про ученых анекдотов ходит. Но самое странное, что в характере этого строптивого профессора ничего анекдотического не было: ни забавной рассеянности, ни смешных привычек, ни подчеркнутой старомодности золотые часы с двумя крышками, латынь и своеобразный лексикон, чем иной раз козыряют ученые мужи, знавшие дореволюционное общество, как правило, лишь по книгам.
И дело не в том, что виднейший специалист по космическим лучам занимается то атомной техникой, то носится с идеей 'теплых городов'. Все это может быть присуще увлекающемуся ученому. Но он не хочет ограничиваться только наукой, он вмешивается в чужие дела, требует перестроить организационную структуру научно- исследовательского учреждения, систему подбора кадров, не считается с обычной практикой присвоения степеней и званий. Он добивается персональных ставок для каких-то самоучек инженеров-изобретателей, и получают они у него больше, чем кандидаты наук в столичном институте.
При организации Ионосферного института Набатникову поручили составить штатное расписание. И что же вы думаете? Он сократил в два раза отдел кадров.
- Но поймите, Афанасий Гаврилович, - доказывал начальник управления, - вы поступаете опрометчиво, Кто же будет заниматься приемом работников? Надо подобрать не только научные кадры, но и технический персонал, - продолжал он, перелистывая страницы штатного расписания. - Институту нужны инженеры, а потом, когда закончится строительство экспериментальных цехов, потребуются мастера и, наконец, самые обыкновенные рабочие.
- Почему обыкновенные? - возразил Набатников. - Знающие, умелые и, главное, смекалистые. Ведь у нас особые условия.
- Совершенно верно. Значит, работников надо подбирать специально. Кто это будет делать?
- Я.
Начальник управления поднял от бумаг удивленные глаза:
- Извините, профессор. Но мы
