сначала приотворилась дверца, потом из нее выползла тонкая лесенка. По лесенке спустилась худенькая девушка в клетчатом плаще, потом - другая, полная, в спортивных брюках. Ее поддерживал паренек в щегольской куртке, исчерченной 'молниями'. Куртка ему была широка, а потому при каждом его движении застежки извивались, что производило странное впечатление, словно по груди ползали блестящие гусеницы.
А потом, на ходу надевая пальто, плащи и шляпы, посыпались из дверцы, как в групповом парашютном прыжке, неизвестные молодцы. Оживленно о чем-то споря, они выкрикивали:
- Это вполне диссертабельно.
- А я вам докажу, что нет.
- Оппонент зарежет.
- Минимум сдан. Автореферат уже готов.
- Напечатают?
- Старик поддержит.
- Черных шаров набросают.
- Не беспокойтесь, уже обговорено. Люди свои.
- А ВАК?
- И там найдутся. Старик обещал замолвить словечко.
Не замечая Набатникова, скромно одетого человека в черном пальтишке и кепочке, чуть ли не задевая его плечами и продолжая спорить, неизвестные остановились поодаль.
Санитары прошли с носилками в самолет и вскоре вынесли прикрытое простыней неподвижное тело. За ними спустился Марк Миронович.
Еще издали он увидел Набатникова, приветственно помахал ему рукой и крикнул:
- Принимай гостей, Афанасий Гаврилович! Прибыли в целости и сохранности.
Удивленный поведением врача, Набатников бросился к носилкам и откинул простыню.
Сквозь большие круглые очки на него смотрели умоляющие глаза.
- Прошу вас... еще один пакет. Я, кажется...
Подоспел Марк Миронович и, оттеснив Набатникова, занялся пациентом.
Крепко держась за поручни, из самолета спускался пожилой инженер, затем показался Поярков. Плащ, перекинутый через руку, свисал почти до самой земли, галстук перекошен. Да и взгляд какой-то отсутствующий. Все это обеспокоило Набатникова, и после дружеских приветствий он спросил осторожно:
- Что с тобой, Серафим? Укачало?
- Чепуха. Просто устал немного.
Медоваров легко спрыгнул с последней ступеньки и вытащил из-за спины большой букет розовых пионов.
- Приветствую вас, Афанасий Гаврилович, - сказал он, снимая свою академическую шапочку. - Здоровеньки булы, как говорят у нас в Киеве. Примите от всего нашего колхоза.
Набатников удивленно посмотрел на пышный букет, потом оглянулся на носилки - их уже поднимали в санитарную машину - и, извинившись перед Медоваровым, подозвал медсестру.
- Что там, серьезно?
- Пустяки.
- А ты что же, врач, смотрел? - недовольно спросил Набатников подошедшего Марка Мироновича. - Неужто и здесь медицина бессильна?
- Если хотите знать мое мнение, Афанасий Гаврилович, - усмехнулся врач, то данный прискорбный случай скорее всего относится к психиатрии. Навязчивая идея обязательно получить степень.
Медоваров все же сумел всучить букет Афанасию Гавриловичу, но он передал его медсестре:
- Вот вам награда за спасение. - И, повернувшись к Медоварову, спросил: Однако я не совсем понимаю, что за свита с вами прибыла? Мы же договорились, кто здесь нужен.
- Ничего не поделаешь, Афанасий Гаврилович. Это молодые ученые. Так сказать, наша смена: Виктор Леонидович Сокольский, Эдуард Кузьмич Петелькин, Альфред Иванович...
- Помню, помню. Вы присылали их работы. Но мы же занимаемся совсем другими делами.
Медоваров оглянулся и, заметив, что рядом никого нет, понизив голос, сказал:
- Неудобно получается, Афанасий Гаврилович. Будут упрекать в пренебрежении к молодым кадрам. Слухи разные пойдут. Ведь эти люди сдали кандидатский минимум, успешно работают над темами...
- А кому эти темы нужны? - уже не скрывая досады, перебил его Набатников. - Я прошу вас, Анатолий Анатольевич, извиниться перед товарищами и объяснить, что разместить их негде. До утра как-нибудь устроим, а завтра с этим же самолетом пусть отправляются домой.
Медоваров чувствовал, что настоять на своем невозможно, и попробовал добиться хотя бы половинчатого решения.
- Посмотрим по списку, Афанасий Гаврилович.
Пробежав его глазами, Набатников остановился на фамилии Риммы.
- Чупикова. Ученица-лаборантка. Чему она здесь будет учиться?
- Зачем учиться? Она помощница Анны Васильевны Мингалевой. Вы ее знаете?
- Лично нет. Но я верю Борису Захаровичу. Он считает Мингалеву очень способной. Говорит, что по существу на ней вся лаборатория держится.
- Ну это он преувеличивает. Заведует лабораторией кандидат наук...
- Какая мне разница, - нетерпеливо отмахнулся Набатников. - Так что же делать с вашей ученицей? Впрочем, узнаем у Мингалевой.
Медоваров подозвал Нюру, познакомил с Набатниковым и, проницательно смотря ей в глаза, спросил:
- Вам нужна была помощница?
Нюра не понимала, что от нее требуется, тогда Набатников пояснил:
- Мне Борис Захарович говорил насчет установки новых приборов. Ваша ученица Чупикова в этом деле полезна?
Надеясь с помощью Риммы разобраться в истории с аккумуляторами, а также не желая навлекать на себя гнев Толь Толича, Нюра ответила утвердительно.
- Вот и хорошо. Значит, оставим, - согласился Набатников и, глядя вслед уходящей Нюре, признался: - Вообще, как-то больно и неприятно девушку обижать. Не по-рыцарски. Все-таки, как ни говорите, Анатолий Анатольевич, в каждом из нас это рыцарство нет-нет да и заговорит. Будь на месте Чупиковой какой-нибудь парень, вопрос решался бы проще. Ну да ладно, оставим эти дела до утра. Есть поважнее. - И Афанасий Гаврилович запрокинул голову, как бы желая среди звезд рассмотреть светящуюся монетку диска.
Все уже далеко ушли вперед. Отставшие Набатников и Медоваров продолжали беседу. Профессор не торопился. Интенсивность космических лучей значительно ослабла, поэтому 'Унион' сейчас поднимался медленно, подолгу останавливаясь на заранее обусловленных высотах, чтобы проверить автоматическую наводку телескопов, проверить кое-какие ранее не испытывавшиеся приборы, взять пробы воздуха и определить его состав с помощью анализатора Мейсона.
Эти испытания не требовали постоянного внимания Набатникова, он вполне доверял Борису Захаровичу, который сейчас дежурил у пульта управления. А кроме того, коллектив института, подобранный самим директором не только по анкетным данным и, конечно, не по протекции, а по деловым качествам каждого работника, обладал той необходимой слаженностью, какая характерна для здорового и растущего организма.
Толь Толич прежде всего должен был выяснить мнение профессора о 'космической броне' Валентина Игнатьевича Литовцева.
- Я ведь не специалист по вашим полимерам, - признался Набатников, шагая рядом и постукивая палкой по бетонной дорожке, - но, судя по всему, два окошка, что согласился поставить Поярков, ведут себя нормально. Не обижайтесь, дорогой Анатолий Анатольевич, ведь эти два окошка для 'Униона' все равно что две обыкновенные заклепки, да и то в местах, где от них ничего не зависит. Но мне нравится ваша увлеченность. Значит, работа с полимерами, или, проще говоря, пластмассами, пробудила в вас творческую жилку. Ведь, насколько я помню, вы кончали какой-то химический институт?
Толь Толич расчувствовался, его тронуло внимание Набатникова и светлые воспоминания юности.
- А хорошее было тогда время, Афанасий Гаврилович!.. Я ведь тоже мечтал о научной работе, но тут должность солидная подвернулась. Слаб человек, ох как слаб! Квартира, машина... Да и потом, сознание, что ты начальник, что от тебя судьбы многих людей зависят. Заманчиво, конечно. - Он натянул пониже свою академическую шавочку. - Думал, что пробирки и реторты от меня никогда не уйдут. Ан нет, исчезли, испарились, улетучились, как дым, вместе с формулами, реакциями, галлоидами и металлоидами. Поверьте, Афанасий Гаврилович, я позабыл, что такое галлоиды. Хоть убей, не вспомню.
- Я тоже многое позабыл. Но таково уж устройство человечьей памяти. Она сама отбирает, что нужно хранить всю жизнь и чем пренебречь. Так, например, я не могу забыть студенческие годы, когда из меня сделали человека. И не кто-нибудь, а товарищи по комнате. Мы жили тогда в университетском общежитии на Ильинке, как в те годы называлась улица Куйбышева. В комнате восемнадцать человек. Длинный, покрытый линолеумом стол, за ним мы по вечерам занимались. Ну и дисциплинка у нас была! Кое-кто из ребят работали грузчиками на железной дороге, приходили попозже и сразу же у входа снимали сапоги, чтобы стуком каблуков не помешать товарищам. А сердечность какая была! Какая дружеская поддержка и теплым словом и последним рублем перед стипендией!.. Жили трудно, впрочем, как большинство студентов всех времен и народов. В нашей крепкой семье из восемнадцати человек мужали и перековывались характеры. Мы не знали ни пьяниц, ни похабников. Человек был весь на виду, и в то же время мы друг друга не стесняли, ценили способности и таланты, в чем бы они ни проявлялись. Через два года нас захотели перевести в разные комнаты, по три-четыре человека. Упросили коменданта общежития не делать этого. Не хотелось расставаться.
- Так никто и не ушел?
- Никто. Но к чему я это рассказываю? В прошлом году ко мне прислали молодого специалиста- почвоведа, он только что окончил Московский университет. У нас есть одна работа по созданию искусственной почвы для будущего космического вокзала, или маленькой планетки, где должны находиться люди и выращивать всякие плоды для собственного пропитания. Работа перспективная, интересная, имеющая практическое значение даже в земных условиях. Так этот мальчик, когда я его временно, до
