окончания строительства нового дома, поселил с товарищами в одной комнате, запротестовал. 'У меня, говорит, в университетском общежитии была отдельная комната, и со всеми удобствами. Почему же сейчас я должен жить в худших условиях? Так, - говорит он мне, - вы понимаете заботу партии и правительства о молодых специалистах?'
Медоваров спрятал ехидную улыбочку и спросил:
- Любопытно, что вы ему ответили?
Набатников гневно стукнул палкой.
- Ничего! Буду я еще разговаривать со всякими спекулянтами! Противно. Отправил обратно по месту бывшей прописки, за невозможностью использования. Почвоведы нужны повсюду - и на целине и в необжитых краях Сибири. Может быть, там ему сразу дадут отдельную квартиру. Пока, я знаю, бывает, что и ученые, инженеры и строители живут во временных бараках, в вагончиках и порою даже в палатках.
- Избаловали мы нашу молодежь, - сочувственно заметил Толь Толич.
- Нет, зачем же так говорить? Вообще-то ребята милейшие, во всем мире поискать. Но грешны мы во многом. Ой как грешны! Не успел человек грамоте научиться, как уже мама прикалывает над его кроваткой плакат 'Счастливое детство'. Растет товарищ, кончает школу и слышит лишь одно: 'счастливая юность', 'счастливая юность'. Привыкает к лозунгу и спекулирует им вроде того молодца, которого я отсюда отправил.
- Это еще что! - с воодушевлением воскликнул Толь Толич. - Недавно мой сынок не такую штуку выкинул. И откуда это у них берется! От горшка два вершка, пятиклассник еще, а законы наши изучил до тонкости. Приходит из школы и спокойно заявляет: 'У меня сегодня двойка по арифметике'. Я, конечно, всякие слова говорю, к совести его взываю, а он только посмеивается. Не стерпел я и вроде как схватился за ремень - попугать. Дома он у нас даже грубого слова не слышит, не только чтобы его ремнем. И вдруг он с ухмылочкой нагло спрашивает: 'Папа, а тебе разве партийный билет не дорог?' У меня даже руки опустились. 'То-то, - пригрозил сынок. - Позвоню сейчас в милицию. Узнаешь, как детей истязать'.
- Чем же дело кончилось?
- Плюнул и ушел. Что я мог сделать?
- А надо бы сделать. И конечно, не за двойку, - беда поправимая. За спекуляцию. Вот за что! Простите, я не очень-то почтительно отзываюсь о вашем сыне. Но из таких ребят могут вырасти страшнейшие спекулянты.
Дойдя до жилого дома сотрудников института, Набатников распорядился устроить вновь прибывших в свободных комнатах для гостей, а сам прошел на пункт управления, где дежурил Дерябин. Он был, как говорится, в 'своей стихии' и в буквальном и переносном смысле. Пока 'Унион' еще не покинул земную атмосферу, Борис Захарович с группой исследователей проверял приборы, созданные в метеоинституте, радовался удаче молодых конструкторов ЭВ-2, прибора, который сейчас показывал исключительную точность, более высокую, чем в универсальном аппарате Мейсона. Борис Захарович уже думал об изменении схемы анализатора, чтобы внести в него некоторые усовершенствования, предложенные Багрецовым.
- А все-таки ночи здесь прохладные, - сказал Набатников, потирая закоченевшие руки. - Наверно, градусов десять тепла. Интересно, сколько сейчас наверху?
- Сорок пять градусов мороза, - ответил Борис Захарович, указывая на медленно движущуюся ленту.
Договорившись, что 'Унион' будет находиться в воздухе до утра, после чего, если не возникнет новой вспышки космической энергии, он пойдет на посадку, Набатников спустился вниз, где в вестибюле главного здания ждал Медоваров.
Афанасий Гаврилович шумно уселся в кресло напротив.
- Стекла ваши, Анатолий Анатольевич, ведут себя прекрасно. Сорок пять градусов мороза выдерживают. Утром можете их потрогать, полюбоваться.
- Почему утром? - недовольно спросил Толь Толич. - Разве диск не поднимется в ионосферу?
- Пока нет необходимости.
- Но что такое сорок пять градусов для 'космической брони'? Она должна выдерживать абсолютный нуль.
- Для этого 'Унион' должен подняться на сотни километров. Успеется, мой друг, успеется.
Это не понравилось Медоварову, он думал, что уже в данном полете 'космическая броня' будет испытана всесторонне. Но когда Набатников сказал ему, что все зависит от новой вспышки космической энергии, Толь Толич успокоился. Мало ли что может случиться до утра.
Хлопнула дверь, и на пороге показался Аскольдик. Он сунул Афанасию Гавриловичу покрасневшую от холода руку, буркнул свою фамилию и сел в кресло напротив.
- Скажите, товарищ директор, где я могу найти секретаря комсомольской организации?
Не очень была по сердцу Набатникову подобная манера разговора, да и вообще манера держаться: первым сует руку старшему, садится без приглашения.
- Видите ли, молодой человек, - извиняющимся тоном начал Афанасий Гаврилович, - нет у нас пока еще секретаря.
- До сих пор не выбрали? Странно.
- Прошу извинения, но выбирать не из кого. Комсомольцев нет.
- Молодежь, значит, не охвачена. Так. - Аскольдик полез в карман за блокнотом. - О чем же думает райком комсомола?
- Этого я вам сказать не могу.
- Значит, молодежь предоставлена самой себе? Странно!
Сидя в кресле, Афанасий Гаврилович опирался подбородком на палку и сочувственно смотрел на Аскольдика.
- Нет у нас молодежи. Пока работают только старики. Все-таки ученые, профессора, доктора. Возраст у них не комсомольский.
Аскольдик нерешительно перелистал блокнот и сунул его в карман.
- Впрочем, это не имеет значения. Извините, пожалуйста, а общественная жизнь у вас существует? Стенгазета выпускается?
- Вероятно.
- А вы точно не знаете?
Набатников растерянно посмотрел на Медоварова:
- Я не пойму, что хочет от меня ваш молодой товарищ?
Толь Толич уже заметил, что Аскольдик ведет себя чересчур непочтительно. Конечно, Набатников не бог весть какая персона, об этом мальчик мог знать хотя бы от самого Толь Толича, но всему надо знать пределы.
Приходится мальчика выручать.
- Вы таких - ребят обожаете, Афанасий Гаврилович, - весело сказал Медоваров и метнул в Аскольдика свирепый взгляд. - Не успел прилететь - и уже с места в карьер начал искать секретаря комсомола. Энтузиаст! Не терпится ему скорее свой талант проявить. Прекрасно оформляет газету, рисует, выпускает сатирические листки. Увлекается этим делом. Горит на работе.
- На какой работе?
- Вот я и говорю: обличительные стихи, дружеские шаржи. Так сказать, критика сверху донизу. Не взирая на лица. - И, заметив удивление Набатникова, Толь Толич пояснил: - Ну да, конечно, в нерабочее время. А специальность у парня рабочая, скромная, фотолаборантом числится, даже не самим лаборантом, а его помощником.
Афанасий Гаврилович недовольно заметил:
- Но поймите, Анатолий Анатольевич, здесь солидный научный институт. И вдруг прилетают какие-то помощники, ученицы...
- Без них не обойдетесь, дорогой. - Толь Толич шутливо погрозил пальцем: Отрываетесь от народа, Афанасий Гаврилович. С пренебрежением относитесь к маленьким людям. Возможно, это ваш будущий космический пассажир. Нехорошо, очень нехорошо.
- Мне не до шуток, Анатолий Анатольевич. Удружили вы мне своим Троянским конем, - сухо заметил Набатников и повернулся к Аскольдику: - Фотолаборанты нам пока не нужны. А что вы еще умеете делать?
Аскольдик замялся, но потом лицо его приняло привычное высокомерное выражение.
- Видно, в вашем институте критика не в почете. А то бы я мог предложить вам вполне квалифицированный 'БОКС'.
Опираясь на палку, Набатников приподнялся.
- О чем вы говорите? Какой бокс?
- Странно, что вам неизвестно. 'БОКС' - это одна из разновидностей стенгазеты - 'Боевой орган комсомольской сатиры'. Понятно?
Внутренне подсмеиваясь над самим собой и желая пополнить свое недостаточное образование в этой отрасли культуры, Афанасий Гаврилович опять опустился в кресло и спросил:
- Ну, а чем обычно занимается этот уважаемый орган? И какую пользу он может принести нашему институту?
Аскольдик снисходительно повел плечом:
- Я еще не имею местного материала. Ну, допустим, так... Бракоделы у вас есть?
- Как вам сказать? Есть у нас один профессор. Он выдвинул гипотезу насчет происхождения некоторых малоизвестных элементарных частиц. Трудился целый год, поставил ряд экспериментов и убедился, что гипотеза его несостоятельна. Может, он действительно, как вы изволили сказать, бракодел?
Несмотря на грозный предупреждающий взгляд Толь Толича, Аскольдик черкнул карандашиком в блокноте и задал новый вопрос, правда, уже с меньшей дозой уверенности:
- А стиляги есть?
- Прошу несколько расшифровать это понятие, - вежливо попросил Афанасий Гаврилович. - Я как-то смутно представляю себе...
- Вот странно. Ведь о стилягах много писали. Я, например, считаю... Ну, это такой человек... носит длинные волосы, зеленый пиджак... Ну, еще что? Проводит вечера в ресторанах, на танцплощадках... Потом... потом... припоминал Аскольдик. - Да, самое главное. Не ведет никакой общественной работы, отлынивает.
- Знаю такого стилягу, - без тени улыбки подтвердил Афанасий Гаврилович. Работает в нашем институте. Профессор.
- Профессор? - неуверенно переспросил Аскольдик.
- Совершенно верно. Ведь эта болезнь заразительная. Значит, какой, вы изволили сказать, первый признак? Ах, да, - длинные волосы. Правда, седые, но ему обязательно надо подстричься. Зеленый пиджак? Есть у него такой, и даже брюки с эдакой прозеленью. Представляете себе? Насчет ресторанов не скажу, здесь, на горе, их нет, а если бы открыли такое веселое место, то ходил бы туда обязательно. Вот на танцплощадку не
