решались у него просто, как в универсальном анализаторе для исследования атмосферы и далее - газов в межпланетном пространстве.
Разговор шел наполовину по-русски, наполовину по-английски. Вадим читал и переводил английскую техническую литературу, но разговорный язык знал плохо. Практики не было.
- Мой маленький фирма отшень бедный, - уже совсем доверительно говорил Мейсон. - Его всегда можно... как это по-русски?.. кушать.
- Конкуренция?
- Да, да... Я буду немножко торговать здесь Советский Союз... В Штатах нет аппарат 'Унион'. В Советский Союз нет конкуренция. Можно всем фирма строить один 'Унион'. Вы много строить: атомная станция, гидростанция в Сибирь. Много новый город. Тут никто не можно мешать...
- Нет, все-таки мешают, мистер Мейсон, - сказал Багрецов, заметив, что тот все время посматривает на соседний стол, где лежит крылатое чучело. Например, ваши заокеанские соотечественники, те, что придумали вот эту штуку.
Вадим подвел Мейсона к орлу- разведчику и рассказал, при каких обстоятельствах он попал сюда, рассказал о гибели самолета, о выводах комиссии, расследовавшей причины этой катастрофы, напомнил о многих случаях запуска воздушных шаров над территориями демократических стран.
Американский изобретатель рассматривал летающий аппарат с телевизионной камерой, видел в нем микроскопические радиодетали, выпускаемые разными фирмами, детали, которые применяются и в анализаторе, потому что фирма Мейсона их не производит, а предпочитает покупать готовыми. Он с грустью признался, что новые транзисторы фирмы 'Колибри' очень хороши, но слишком дороги, Мейсон не может их покупать для своих аппаратов.
- В этот разведчик много 'Колибри'... Тут, - он показывал на них авторучкой. - Еще тут. Еще тут. Для паука дорого, для шпиона можно...
Презрительно сморщившись, Мейсон тронул чучело за крыло и отошел к окну. Там он приоткрыл портьеру и вдруг, как бы чего-то испугавшись, возвратился к своему анализатору.
- Можно проверять?
Схема, которую испытывал Мейсон вместе с Багрецовым, оказалась удачной, и вот уже потом, в совершенно благодушном настроении, американец закурил и придвинул свой стул к Вадиму.
- Мистер Багретсоф, вы можно говорить честно?
- Так меня учили всю жизнь, - сухо ответил Вадим.
- Мы здесь говорить. А магнитофон сейчас записывать?
- Конечно нет. Для потомства наш разговор мало интересен.
- Но есть НКВД.
- Есть органы государственной безопасности. Но в данном случае им здесь делать нечего.
- Я есть американец. Капиталист.
- Но приехали к нам с честными намерениями?
- О да! А если я хотеть покупать у мистера Багретсоф секрет? Позвать мистер Южная Америка или Штаты? - он рассмеялся и испытующе посмотрел на Вадима.
- Вы умный человек и не предложите такого абсурда.
- Почему? Почему? - заинтересовался Мейсон. - Вас можно снимать на фильм... Как это?.. 'Волосок от смерть'. Можно повторять храбрость на 'Унион'. Качаться на трос... Потом немножко прыгать... Отшень замечательный фильм... Паблисити! Сенсация! И отшень много доллар...
- Меня никогда не привлекала артистическая карьера.
- Можно быть хороший инженер. Ол райт! Пожалуйста! Один раз сниматься на фильм, получать доллары, потом покупать фирму.
- А зачем она мне нужна?
Скептически усмехнувшись, Мейсон щелкнул золотым портсигаром.
- Что есть у мистер Багретсоф? Большой вилла? Яхта? Два авто: 'кадиллак', 'шевроле'?
- У вас очень мало фантазии, мистер Мейсон. Мне нужно гораздо больше. Вилла? Но ведь она всегда стоит на одном месте. А я хочу видеть всю страну. Мне жизни не хватит, чтобы посмотреть ее как следует. Я могу жить но в виллах, а во дворцах-санаториях, и не только в Крыму и на Кавказе, но и у других морей, озер и рек. Я могу жить в горах и в лесах. Всюду, где захочу. Зачем мне яхта, когда множество прекраснейших теплоходов бороздят наши моря и реки? И к машине я равнодушен. Если надо ехать далеко, то предпочту самолет, а в городе, особенно летом, обхожусь прохладным метро или веселым троллейбусом... Я очень люблю, когда рядом со мной много людей.
Разговор продолжался в том же духе. Мейсон больше расспрашивал, чем рассказывал, да это и попятно слишком много он слышал разной чепухи у себя на родине: и о замкнутости советских людей, и о ненависти их к эксплуататорам, и о всяких тайных кознях, которые якобы готовят коммунисты против капиталистического мира.
Самым удивительным Мейсон считал, что его оставили наедине с Багрецовым. Нет ли здесь какой-нибудь провокации?
Об этом он осторожно намекнул Вадиму, рассказывал о совершенстве 'подлой техники', о микрофонах, которые спрятаны в стене, о карманных магнитофонах и таких же передатчиках, миниатюрных телекамерах, применяемых Федеральным бюро расследований. Такую камеру нашла у себя в квартире известная американская актриса. Тайный глаз наблюдал за ней много месяцев.
Багрецов сначала вышучивал подозрения Мейсона, а потом оскорбился всерьез.
- В таком случае вы и меня ставите в неловкое положение. Значит, и мне не доверяют? Плохо вы нас знаете, мистер Мейсон.
Вадим увлекся, он говорил один на один с представителем чужого мира, желая переубедить его, будто от этого разговора что-то могло зависеть, будто здесь, в этой лаборатории, решались судьбы человечества. Искренность топа, горячая вера в справедливость, в будущее - все это подкупало Мейсона. Ему по душе была и смелость Багрецова, которую он показал не только в спасении 'Униона', но и здесь, в откровенной беседе, в спорах с американцем.
Обняв Вадима за плечи, Мейсон подвел его к маленькому магнитофону, стоящему в углу, и Вадим, к ужасу своему, услышал знакомый шелест ленты.
- Вы дьявольски хороший парень. Отшень честный парень, - сказал Мейсон, глядя на вращающиеся кассеты магнитофона. - Вы не сделал это. Я думать, тут ошибка. Просто... слючай...
Он повел Вадима к окну. Под ним на полу тянулась блестящая змейка микрофонного кабеля, который затем исчезал в складках портьеры.
Откинув штору, Мейсон показал на микрофон, стоявший на подоконнике.
- Просто слючай? Но почему такой глюпый?
Вадим лишь сжимал кулаки и не мог вымолвить ни слова.
Он не помнил, что было дальше, о чем говорил Мейсон, кажется, он сразу ушел отдыхать с дороги, а Вадим, даже не выключая магнитофона, запер дверь лаборатории, отдал ключ дежурному и побежал к Набатникову. Опять судьба (кстати говоря, существо вполне реальное, с именем, отчеством и фамилией) сыграла с Вадимом мерзкую штуку. Дело идет не только о его чести, когда за нее вступилась Зина. Нет, здесь ставятся под сомнение добрые намерения всего коллектива. Какая грязная провокация!
Афанасий Гаврилович проводил совещание. Не будет он слушать Вадима, не до него. Придется ждать, а пока надо посоветоваться с Тимофеем.
Услышав о Димкиной неприятности, Бабкин развел забинтованными руками:
- Хорошенькое дело! А может, ты сам позабыл выключить магнитофон?
- Да я с ним и не работал. Помню, что микрофон стоял на месте, но кто его спрятал за портьеру, ума не приложу.
- А вдруг это твой Мейсон сделал?
- Не думаю. Он честный человек. Даже если допустить, что он решился на это, то зачем бы он стал предупреждать меня? Да и вообще, если бы он приехал с такими целями, то захватил бы карманный магнитофон.
- Откуда мы знаем, какие у него цели? Я только одно могу сказать, что умный человек, каким ты считаешь Мейсона, на такую грубую работу не пойдет.
Наконец-то Вадим дождался Набатникова.
- Прошу вас скорее в лабораторию, Афанасий Гаврилович. Несчастье случилось.
Выслушав по дороге Вадима, Набатников уточнил кое-какие факты и успокоил его:
- Думаю, что это не провокация и не случайность, а просто чья-то дурость, к тому же довольно поганая. Правильно в народе говорят, что дураков не сеют, не жнут, сами родятся! По моим наблюдениям, делятся они на две категория: дураки злые и дураки безобидные. Судя по всему, сейчас расписался первокатегорник.
Вадим взял ключ у дежурного и вместе в Афанасием Гавриловичем вошел в лабораторию.
- Вот здесь мы сидели, - показал Вадим на тесно сдвинутые стулья и, отдернув портьеру, добавил упавшим голосом: - А здесь - микрофон.
Пройдя вдоль кабеля и приоткрыв крышку магнитофона, Афанасий Гаврилович почесал в затылке:
- Что же нам теперь делать, Вадим? Может, и никакой записи нет. Но без разрешения Мейсона мы этого не узнаем. А вдруг он не захочет, чтобы я услышал хоть кусочек вашей беседы? Как бы подойти к этому поделикатнее?
Он вызвал по видеотелефону дежурного и узнал, что Мейсон пока еще не уходил в свою комнату и сейчас находится у Дерябина в центральном пункте управления. Там тоже был установлен видеотелефон, и Набатников мог поговорить с Мейсоном.
Разговор шел по-английски. Из него Вадим понял, что Афанасий Гаврилович прежде всего извинился за происшедшее недоразумение, и для того чтобы убедиться в существовании записи и наказать виновных, необходимо включить магнитофон хотя бы на минуту. Нет ли у мистера Мейсона к этому возражений? Если же они возникнут, то мистер Мейсон может один прослушать запись и в дальнейшем поступить с ней по собственному усмотрению.
На это Мейсон ответил, что весь разговор с 'лучшим другом его фирмы' мистером Багрецовым, самым замечательным парнем, которого он когда-либо встречал и благодаря которому многое понял, можно хоть сейчас передавать по радио на весь мир.
- Это было бы чертовски хорошее 'паблисити' для моей фирмы, - рассмеялся Мейсон, но в шутку пожелал вырезать кусок пленки, где записано не очень лестное мнение о монтаже анализатора. - Тут есть одно русское слово,
