– Да ты, Зойка, не волнуйся так. Не видишь, что ли, девушка стройная, худенькая, много места не займет. А тебя скоро переведут куда следует. Вот место и освободится. Тогда нам тесно и не будет. Тебе, Зоя, постоять лишний раз не вредно будет, а то лежишь целыми днями, скоро пролежни на боках появятся. – Та, которую соседки называли Марго, явно решила показать, кто здесь хозяин, и, раз так, она своих решений не меняет. – Я по лицу вижу, она человек хороший. Пусть подсаживается, будет о чем поговорить.
– Спасибо за гостеприимство, – вежливо сказала Лена.
– Ладно, приземляйся, все мы тут гости, – сказала Марго.
– Ага, в гостях у сказки, – продолжила та же соседка – тощая Зойка, остроносая пигалица с волосами странного серовато-бурого цвета. Остальные опять ухмыльнулись, но уже довольно вяло.
– Любишь ты понудить, – беззлобно укоряла ее Марго, – от твоего занудства тоска берет. Ну попал человек в камеру, жизнь на этом не заканчивается, здесь тоже жить можно, если с умом да с осторожностью. А кто считает, что его несправедливо обидели, так ее, справедливости, нигде нету, ни здесь, ни на воле.
Марго печально вздохнула.
– Ну ты, Марго, у нас всегда права, не знаю только, как такая умная сюда попала, – забурчала Зойка и, заерзав, отодвинулась вглубь.
– Одного ума тоже мало, – продолжала рассуждать Марго, – еще удача должна быть. Я вот смотрю, новенькая тоже на дуру вроде не похожа, такие и в школе в отличниках ходят, и в институтах потом учатся, а вот, глядишь, тоже здесь как-то оказалась. Хотя высшее образование само по себе тоже еще не признак ума, – поразмыслив, заключила она.
– Сейчас это образование никому на фиг не нужно, у нас полрынка продавцов с этим образованием было, даже кандидаты всяких наук и доценты попадались, – подхватила круглолицая татарка с растрепанными рыжими волосами, вся усеянная веснушками, – да вот что-то на хлеб себе не могли заработать ничем, кроме как торговлей...
– Ну, это ты зря... – возразила Марго.
Лена слушала все эти разговоры вполуха. Ее пока что мало волновало происходящее. Не то чтобы она растерялась или испугалась, просто ей казалось, что все это происходит не с ней или не на самом деле. Ее память все еще прокручивала в голове ужасные события минувшей ночи, и она старалась припомнить хоть какие-то детали, способные прояснить происшедшее. Но, как назло, ничего подозрительного так и не удавалось вспомнить. Убийца пробрался к спящему совершенно бесшумно. Вообще-то, обычно сон у Лены достаточно чуткий, и, если бы в соседней комнате появился кто-то посторонний, она бы наверняка проснулась. Ее женское чутье всегда было заодно с ее ангелом-хранителем. Но вчера за ужином они с Суриком выпили по паре бокалов красного португальского вина, и сон ее был крепче обычного. Сурик вообще любил пропустить стаканчик-другой, как он говорил, «доброго винца» перед обедом. Он объяснял это невероятной пользой перебродившего виноградного сока для здоровья вообще и для сердечно- сосудистой системы в частности. Не говоря уже просто о хорошем настроении. Сурен часто повторял, что уважающему себя мужчине в его возрасте нужно особенно следить за своей физической формой. Аргументами служили и восточные традиции кавказских долгожителей, и рекомендации французских ученых-диетологов, которые он черпал из разных книжек. Вообще, у него был просто пунктик на этом. Иногда Лене казалось, что и их отношения он в большой степени относит к разряду поддержания физической формы. Скорее всего, так оно и было... В домашнем баре Сурика всегда хранилось не менее десятка бутылок первоклассных европейских и крымских вин. Некоторые из них были подарены благодарными подчиненными, некоторые привезены друзьями из заграничных поездок, кое-что Сурен покупал сам. Практически каждый, кто имел деловые или служебные отношения с Суриком, прознав о его страсти к тонким винам, норовил задобрить его от себя лично бутылочкой изысканного вина. Лене понравились многие вина из тех, что ей пришлось попробовать за время их знакомства, но в душе она все же отдавала предпочтение более крепким напиткам. Куда как лучше опрокинуть стопарик-другой хорошей водки или, если уж тянет к чему-то необычному, текилы или виски. Как человек, уверенный в своих желаниях, она предпочитала быстрый результат. Ей проще было выпить пару рюмок хорошего коньяку, чтобы сразу почувствовать себя хмельной и раскованной. Сурен же, в силу возраста и восточной любви к церемониям, все время норовил растянуть удовольствие, посмаковать, цокая языком, стараясь уловить все нюансы изысканного винного букета. Нельзя сказать, чтобы Лена была совсем равнодушна к совместным дегустациям, но положа руку на сердце она далеко не всегда обнаруживала все те вкусовые градации, которыми так восхищался Сурен. Вообще, она подозревала, что и он ничего особенного в винах не обнаруживает, а хобби это у него так, для публики больше. Но чтобы не обижать старичка (как ласково она иногда про себя его называла), Лена азартно ему подыгрывала. Она частенько придумывала свои вкусовые и обонятельные ощущения и красочно ему их расписывала. Сурик радовался, как ребенок, и однажды пообещал устроить «своей девочке, с таким утонченным вкусом» ванную из шампанского. «Будешь у меня как Клеопатра», – с акцентом выкрикивал ее хмельной любовник, выплескивая ей на грудь капли дорогого вина и тут же сцеловывая их губами. Лена тогда очень смеялась и убеждала Сурика, что во времена Клеопатры никакого шампанского еще в помине не было. Сейчас, вспоминая все это, она подумала, что, может быть, все, что случилось сегодня ночью, это только сон, и она еще спит, и нужно просто проснуться – и она снова окажется дома в своей комнате или рядом с мирно посапывающим Суриком, живым и невредимым...
– Смотри на нее – сидит как оцепенелая, не спи, замерзнешь, – услышала Лена знакомый голос совсем рядом. И хотя глаза ее были открыты, она ничего не видела вокруг.
– Вставай, а то обед проворонишь, – ее несильно толкнула в бок девушка в полосатой майке. Голос соседки словно вывел ее из оцепенения, и она снова увидела, что сидит на краю лавки, именуемой нарами, застеленной казенными, свалявшимися одеялами. Она заметила, что ее соседки радостно оживились, стали доставать алюминиевые миски и ложки. С верхних полок неуклюже сползали обитатели «галерки», гремя посудой. Все устремились к открывшемуся окошку в двери, где тюремные служащие начали выдавать еду. Самые шустрые бабенки уже получали свои порции дымящейся баланды.
– Что там у нас сегодня на заправку? Клади больше, не жадничай! – деловито покрикивали они в окошко, протягивая руки с мисками и кружками. У самого окошка происходила активная возня. Кто-то ссорился из-за места в очереди.
В центре камеры стоял длинный деревянный стол, сваренный из железных уголков и металлических листов. Женщины торопливо рассаживались на длинных лавках, и свободные места почти все уже были заняты. У некоторых были свои дополнения к скудному тюремному меню. Компания из трех зрелых женщин разложила пожухлый зеленый лук с пожелтевшими головками, чеснок и даже несколько мятых помидоров. Те, кому не досталось мест за столом, с мисками в руках взбирались на нары. Некоторые дожидались, когда поедят первые, другие начинали есть стоя, остальные устраивались прямо на полу. Было видно, что обеденный перерыв – радостное событие в тусклой жизни обитателей камеры. Женское сборище гудело, как улей.
– Новенькая? Бери посуду! Подходи, подходи, не задерживайся, не толпись, бабоньки, всем хватит! – выкрикивала из-за двери раздатчица, разгоняя половником густые клубы пара над огромными алюминиевыми кастрюлями.
Лена получила весь полагающийся паек и вернулась на свое место.
Ее соседки уже доедали свои порции, их лица раскраснелись, и вид они имели вполне довольный.
– Когда я в Крестах сидела, нам уху тоже пару раз давали, но рыбы в ней днем с огнем не отыскать было, – рассказывала сероволосая тощая Зойка. – Но тоже ничего, вкусная была. Перца не жалели, а с ним все вкусней раз в десять.
– Какая там рыба, когда они эту уху из старых консервов делают. Она пока варится, там вся рыба раствориться успеет. А перца много сыпят, когда из протухших продуктов готовят, перец-то, он все остальное собой забивает, – пояснила умная Марго. Она уже все доела и, вальяжно раскинувшись, отдыхала, обмахиваясь невесть откуда здесь взявшейся тонкой брошюркой «Конституции СССР». – То ли дело у нас, на Волге, уху варят. Из осетра свежего, только что выловленного, да на костре. Там от одного запаха, пока варится, опьянеть можно...
– А я вообще раньше уху терпеть не могла, – заметила веснушчатая широколицая татарка в растянутой
