Капитан сделал руками несколько неопределенных движений в воздухе.
– Да не молчи как пень, когда тебя спрашивают!
– За тобой разве что услышишь, – огрызнулся муж. – Трещишь как сорока.
Жена не отреагировала на оскорбление. Дрожащей рукой она протянула пульт:
– На, Саша, переключи на другую программу, может, еще где новости идут? Ох, Господи, ты понял хоть, что там случилось? Убили кого-то? А Ленка наша тут при чем? А может, это и не она была, а так, похожа...
– Ага, и фамилия – простое совпадение, – нажимая по очереди на все кнопки, подколол жену Бирюков. – Сказали же, подозреваемая Елена Бирюкова.
– Ой, Господи! – тихо завыла супруга. – И что теперь с ней будет-то, Саша? Куда она влезла-то, а? Ой, чувствовало мое сердце, я сегодня всю ночь не могла уснуть, все про Ленку думала...
– Да хватит выть! Спать она не могла... Как трактор храпит каждую ночь.
– Скотина ты бесчувственная! – воя, сообщила мужу Бирюкова.
Скорее всего, этот разговор вскоре снова перерос бы в перепалку, если бы его не прервал выпуск новостей на другом канале. Супруги прильнули к экрану и затаили дыхание.
Диктор сразу перешел к криминальным новостям. Скороговоркой он сообщил, что в своем доме, стоящем на такой-то улице (название улицы промелькнуло мимо сознания Бирюковых), вчера ночью был застрелен такой-то важный государственный чиновник (должность покойного заместителя председателя Спецстроя Сурена Осепьяна тоже не врезалась супругам в память). Они ожидали услышать главное и услышали: подозреваемая в убийстве Елена Бирюкова, знакомая бывшего заместителя председателя Спецстроя, была временно задержана сотрудниками милиции, хотя никаких обвинений ей пока не было предъявлено.
– Как нам стало известно из показаний немногочисленных свидетелей, – ровным, равнодушным голосом продолжал говорить диктор, – в ту ночь в доме Осепьяна не было слышно никакого выстрела. Хотя результаты экспертизы станут известны лишь через несколько дней, по некоторым данным, орудием убийства послужил личный пистолет Осепьяна, который хранился в его комнате в ящике письменного стола. Остается лишь выяснить, каким образом произошел роковой выстрел.
– Ох, Господи, да что Ленка делала в том доме? – прошептала вслух Бирюкова, но муж цыкнул на нее, и она умолкла.
Передавали интервью с каким-то милицейским чином в штатском, который коротко и неприветливо отвечал на вопросы журналиста фразами типа: «Выясним», «Когда станет известно...», «Не мешайте работе следствия...»
Весь вечер Бирюковы провели перед телевизором. Не поехали на дачу, не отвечали на телефонные звонки. В перерывах между выпусками новостей шепотом обсуждали случившееся, то переругиваясь, то успокаиваясь. К ночи криминальные репортажи изобиловали все новыми подробностями, но о самом главном – о роли их Лены во всей этой истории – говорилось слишком невнятно и туманно, словно журналисты сами не знали толком, кто такая Лена и что делала она в доме убитого. В одном репортаже ее называли знакомой, в другом – дальней родственницей Осепьяна, временно жившей в его доме, но в то же время другие родственники покойного при приближении камеры отмахивались от журналистов, закрывали объектив руками.
– Скажите, пожалуйста, кем приходилась подозреваемая убитому? – спрашивал журналист в одном репортаже, поспевая за какой-то толстой женщиной, одетой в черное, шедшей через двор к машине.
– Не знаю. Я вообще ее не знаю, – испуганно отвечала женщина, спеша укрыться за тонированными стеклами автомобиля.
– Но говорят, она жила здесь? – не отставал от нее журналист.
– Нет, она здесь никогда не жила.
Охранник оттеснил журналиста от машины. Женщина уселась на заднее сиденье, и черная блестящая иномарка тронулась с места.
...Глубокой ночью, когда все программы закончились, супруги Бирюковы выключили телевизор.
– Что делать-то... Что делать, Саша? – тихонько подвывала Бирюкова.
Капитан Бирюков нахмурил брови, одернул на себе драную и застиранную олимпийку, в которую облачался, придя домой, встал и решительно произнес:
– Надо ехать.
Скорый поезд Санкт-Петербург – Москва останавливался в Твери в половине второго ночи и стоял ровно три минуты. Бирюков решил не брать билет. Он подошел к проводнице, дал ей деньги, и девушка впустила его в пустое холодное купе.
Выбравшись из дома, он ощущал полузабытое тревожно-приятное чувство свободы. Хотелось вытворить что-нибудь эдакое. Например, познакомиться с молоденькой проводницей. А там, может, и...
– Когда прибываем в столицу?
– В половине пятого.
– Эх, жаль, метро еще закрыто будет, – залихватски подмигнул Бирюков девушке, но та не была настроена на шутки с ночным пассажиром.
Да, подумал Бирюков, будь на ее месте бабенка лет за тридцать, она бы оценила его авансы, а эта девчонка совсем соплячка, еще не понимает ничего... Летом в поездах всегда одни пигалицы работают, студентки... Их сразу видно.
– А чайку мне, красавица, не принесешь?
– Вода уже остыла.
Бирюков, не очень-то опечаленный, задвинул дверь своего купе, закинул на багажную полку несвежий пыльный тюфяк, уселся на дерматиновую обивку нижней полки и достал из сумки бутылку пива «Афанасий», купленную загодя в привокзальном киоске.
Как только поезд тронулся с места, капитан открыл бутылку и сделал первый глоток. Тепловатая жидкость неприятно обволокла полость рта. Однако капитан был наверху блаженства. Жена осталась где-то там, далеко, со своим бесконечным прогорклым маслом и прошлогодней капустой. А он ехал навстречу неизвестности, да еще абсолютно беспрепятственно пил пиво. Это было здорово.
Поезд набирал ход. Скоро он несся во всю мощь, и за окном плыл торжественный ночной пейзаж, освещенный круглой луной.
Бирюков, хоть и отправлялся в Москву по важному и, если подумать, довольно неприятному делу (дочь арестована по обвинению в убийстве! Не шутка!), тем не менее чувствовал в себе прилив сил и бодрости – как всегда, когда ему удавалось вырваться из дома. Дорога, поезд, новые люди – все это воскрешало забытые ощущения далекой юности, ощущение свободы и романтики. Студенческие поездки летом в стройотряды на целину, потом – семейные поездки с женой в отпуск на Кавказ, в Гагру... Они недавно были женаты и еще любили друг друга. А потом – поездки с дочкой Леной на юг, по путевке. Лена в детстве постоянно болела бронхитами, и летом ее старались отправить к теплому морю, в Крым или в Краснодарский край...
Бирюков вспомнил одну шикарную блондинку, с которой завертел роман во время одной такой поездки с дочкой в Анапу. Лене было тогда лет пять или шесть, в школу еще не ходила. Он покупал ей мороженое, оставлял на игровой площадке санатория смотреть представление детского кукольного театра, а сам с дамой поднимался в ее номер, расположенный в соседнем корпусе. Ух, какая страстная была дамочка! Между прочим, официантка из вагона-ресторана. Рассказывала, что по тысяче рублей выручала в сезон, доставляя своим поездом Керчь – Ленинград перекупщикам ящики с первыми персиками, вишней и черешней. Вся золотом была увешана с головы до пят. Горячая дамочка, что и говорить.
Допив пиво и посмотрев на часы, Бирюков затосковал. Сначала он просто поднялся, чтобы размяться, но ноги сами понесли его к выходу. Он закинул под нижнюю полку свою спортивную сумку с вещами и банками со всякой снедью, спешно собранной супругой ему в дорогу, взял с собой кошелек и побрел к тамбуру. Там покурил, глядя в окно и скучая, бросил окурок и перешел в соседний вагон. Он думал, что где- нибудь в этом поезде должен быть, по идее, вагон-ресторан. Может, там окажется что-то повеселее?
Ресторан действительно нашелся. В эту ночную пору работал только бар, освещенный тусклым светом лампы под гофрированным красным абажуром. Перед стойкой бара сидела компания. Когда Бирюков вошел, все невольно замолчали и посмотрели в его сторону. Он смутился, но виду не показал.
