последовало.
Я постарался, елико возможно, смягчить атмосферу, сообщив, что как раз официальную точку зрения я имею. От мистера Бреннера, и благодарен ему за оказанную мне помощь. Что же касается «склеротиков», как он выразился, то это одни из немногих помнивших моего отца живым. А меня, как писателя, не могли не интересовать именно эмоции. Чего нельзя ожидать от официальных бумаг, которые обещал он мне сам еще при первой нашей встрече, весьма, кстати, продуктивной.
Наверное, я был исключительно вежлив. Рюрик велел принести мне тонкую папочку так называемого резюме о разносторонней деятельности частного института. Я стал внимательно рассматривать изложенные на русском сведения об акциях, семинарах, проблемах и так далее, а Рюрик, буквально нависая надо мной, комментировал те или иные положения.
Я был просто обязан быть предельно вежливым, иначе...
А что иначе? Негритянская банда в ночном сабвее? Или братва – пальцы врастопырку – в московском метро? Какая разница?
Проводил меня Заславский. Дождался, когда я прошел все контроли, махнул рукой и ушел.
И вот сижу в самолете, тщательно оберегая мою сумку, и пишу о своем освобождении.
Это были тяжелые две недели... Я безумно устал от напряжения. Потому что все вокруг было чужое. А с некоторых пор я стал ощущать и враждебность. Но теперь все! Свобода!
А махну-ка я к Лизке! Вот это действительно мысль. Потому что все мои впечатления должны теперь устояться, осесть тяжелым осадком, после чего, когда вода выпарится, начнется настоящая кристаллизация...
Лизка! К тебе обращаюсь я!
А сейчас я пофантазирую, чем мы займемся, когда я приеду...
Ах, Галич!
Ну так что ты там такое говорила?..»
Дальше Турецкий читать не стал, ибо остальное ему было известно. Как все-таки странно выглядит человек с собой наедине! И вор, и мент, и фраер в одном лице. Умница, позер, скотина... И труп. Словно угадал, цитируя Александра Галича, и свой собственный финал: «побежденный своею победой»...
Впрочем, скорее всего, не победой, а жадностью. Продать, рискуя собственной шкурой, подороже, – какая уж тут победа! Хотя в ее временном мире все понятиядавно сместились и потеряли свой первоначальный, первородный смысл. Был презренным спекулянтом, а стал бизнесменом, то бишь Человеком Бизнеса! Вот уже и в Россию пришла западная чума: отнимают работу, заставляя спекулировать чем только возможно... Победители!
Промежуточные итоги
Собрались в кабинете Турецкого.
Меркулов сказал, что так ему удобнее: отвлекать не будут – а Клавдию предупредил, где находится, и велел ни с кем не соединять, кроме, разумеется, генерального. Но у того день был жестко распланирован, и в этом плане заместитель, курирующий следственное управление, не значился.
Грязнов, пока ехали с вокзала, острил на разные темы, пытаясь исподволь выпытать некоторые тайны пребывания «важняка» в Питере, поскольку даже от близкого товарища – имелся в виду, конечно, Гоголев – никакой стоящей информации не получил. Как ни подъезжал. Ну да, кремень человек!
Турецкий не «кололся». Чего он никогда не скрывал от своих товарищей и, естественно, от любимого начальства – он имел в виду Костю, – так это своих промахов, а пуще – обидных ошибок. Поэтому и отчет о поездке начал с потери части дневника Кокорина. Правда, благодаря Славе имелась копия, но от этого не легче.
– Почему же? – возразил насупившийся было Костя, не терпевший разгильдяйства ни в чем. – Теперь они знают, что конкретно надо искать. Начало и конец.
– Так, может, снять копии и со вновь найденных материалов, а затем передать им оригиналы? – с иронией спросил Турецкий.
Костя серьезно взглянул на него и ответил:
– Вопрос не так уж и глуп, каким ты хочешь его представить. Я подумывал над этим. Возможно. Но торопиться опять-таки не следует.
– Новая постановка?
– Диалектика, Саня.
Грязнов слушал и делал многозначительное лицо. С чего бы это они? Будто спелись.
– Что, пока меня тут не было, открылись некие обстоятельства?
– Вот именно, – как-то неохотно ответил Меркулов. – Я получил кое-какие сведения от нашего друга.
– С Чертановской? – догадался Турецкий.
– Вот именно.
– И что мы имеем с гуся?
– Тебе не надоело хохмить? – поморщился Меркулов. – Так вот, мы имеем информацию о том, что есть интересующая нас информация. Ясно?
– Уж куда больше! – невольно рассмеялись Грязнов с Турецким. Улыбнулся и Меркулов.
– Но я сказал, что староват для прогулок, а поскольку есть более заинтересованное, чем я, лицо, то оно и прибудет. То есть ты.
– И когда?
– А чего ждать? Сегодня вечерком, как стемнеет, и вали.
У тебя ж вся картина на руках, а мне соображать да запоминать надо... У тебя, Вячеслав, как дела?
– Ну про киллера ты, Костя, уже в курсе.
– Я-то да, ты ему расскажи.
Грязнов начал повествование о том, как его служба вычислила-таки «официанта». Назвал людей, подтвердивших тождество некоего американца Думитриу Апостолу с фотороботом, составленным по описанию телохранителя консула. Словом, прошли по следу, который оборвался возле берлинского самолета. Дальнейший путь можно будет проследить теперь лишь по дипломатическим каналам. Либо через связи любезнейшего Александра Борисовича в американской криминальной полиции. Либо через Интерпол. Хотя последние не любят заниматься конкретно киллерами, все-таки их епархия – экономические преступления, наркота, торговля оружием. В конце концов, можно попробовать как-то поискать через Питера Реддвея. Все-таки Международный антитеррористический центр никто пока не собирался списывать со счетов. А Турецкому, как одному из заместителей начальника «Пятого уровня», так центр назывался в быту, что называется, и карты в руки. Только надо еще, правда, убедить толстого Пита, что убийство в «Мегаполисе» русского журналиста и американского консула есть акт терроризма, а не обычная сволочная уголовщина, настоянная на политике. Но у старины Питера нос таков, что его на мякине не проведешь. Стреляный воробей!
Турецкий подумал, что последнее очень бы пригодилось Питеру в его личную копилку всяческих русских идиом и специфических выражений, до коих Реддвей был великий любитель.
– А что? – изобразив глубочайшее размышление, добавил Турецкий. – Мы могли бы, в конце концов, и личную подругу нашего Кости задействовать!
Меркулов даже онемел от такой наглости. У него – подруга?!
– Я вспомнил мисс Джеми Эванс, Костя! Это уже не наш, это твой уровень. В конце концов, ты меня знаешь, я могу ради дела переспать с кем угодно – от жены министра до уборщицы в отеле. О Славкиных возможностях я уже и не говорю! А тут... – Он развел руками.
Меркулов переводил взгляд с одного на другого и, пробуя что-то сказать, лишь открывал рот, не издавая при этом ни звука.
– Ну вот видишь, ты даже дара речи лишился... Слав, ты не в курсе, за время моего отсутствия у меня в сейфе коньячок, случаем, не появился? Косте сейчас бы очень помогло.
– Ты циник и... бабник! – наконец сумел выдавить из себя Меркулов. – Вячеслав, я все делал, чтобы
