– На Волге, небось, в своем домике? Ну как же, говорил мне как-то, что обзавелся тихим, уединенным уголком. И правильно. В наши-то годы больше ничего и не надо.
– Угу, – подтвердил Софрин, мысленно потирая руки. Сейчас в них свалилось то, за чем он гонялся все последнее время. У Гукка есть дом!
Софрин достал муровское удостоверение и продемонстрировал его обалдевшему Турищеву:
– Вячеслав Федорович, я не займу у вас много времени, расскажите об Артуре Карловиче все, что знаете. Вы ведь знакомы с ним достаточно долго?
– Почти полвека.
Володя снова приехал в Петербург. Он находился в Эрмитаже, в том же зале, где были выставлены подвески Екатерины, и снова стоял перед разговорчивым стариком, служителем музея.
Он извинился перед Турищевым за тот вынужденный обман, когда назвался внуком Гукка Виктором. Представился настоящим именем и объяснил свой профессиональный интерес к личности Гукка. Но, естественно, ему пришлось раскрыть карты лишь наполовину. Сказав об исчезновении старика, Софрин умолчал о втором подозрении – косвенном или прямом участии его в убийстве другого человека. Знать это старому приятелю Гукка было вовсе необязательно.
– Итак, что же вас интересует? – изучавший едва ли не полчаса удостоверение Софрина Вячеслав Федорович казался озадаченным.
– Вы бывали в гостях у Артура Карловича?
– В Москве-то? А как же. Останавливался пару раз. Первый раз три года тому назад, последний – полтора.
– А в домике на Волге?
– Нет.
– Что ж так? Природа, рыбалка...
– Не приглашали, – коротко ответил Турищев.
– А где именно он находится, имеете представление?
– Ни малейшего.
Посетителей в зале было немного, и им никто не мешал. Правда, пока что ничего особенного узнать-то и не удалось.
– А каким он был человеком? – спросил Софрин.
– Хорошим. Ничуть не менявшимся с годами... А чего это вы спрашиваете о нем в прошедшем времени? – насторожился Турищев.
– Извините.
– Ага! Понимаю: догадки, предположения, версии. Но не стоит хоронить пожилого человека преждевременно – плохая примета. Мало ли что может случиться.
– Вот мы и выясняем, что же могло случиться, – терпеливо повторил Софрин.
– Боюсь, – Турищев развел руками, – я мало чем смогу вам помочь.
– Давайте все-таки попробуем, – предложил Софрин. – Вы можете вспомнить какие-нибудь его привычки, особенности характера? Что-то, что отличало бы его от других?
Турищев на минуту задумался, копаясь в ворохе своей памяти, потом вскинул брови.
– Да так и не скажешь сразу... Разве что не любитель выпить был.
– Вот видите. А еще? – подбадривал старика Софрин. – Вы не спешите. Подумайте хорошенько.
Тот посмотрел на московского сыщика, как на первоклашку, пытающегося выведать у старшеклассников их взрослые тайны.
– Вы любите поболтать? Просто так, в хорошей компании? – вдруг спросил он.
– Иногда, – признался Софрин, а сам подумал: «Не такой уж и простой этот старичок, каким показался в первый раз».
– Так вот, Артур к этому был совершенно равнодушен. Не избегал, конечно, но и рвения встретиться, поговорить по душам не проявлял.
– Но к вам-то в гости заходил, – напомнил Софрин.
– А куда ему деваться, если уже пересеклись. Но редко это случалось.
– Когда приезжал в Петербург?
– Да. Он всегда заходил в Эрмитаж.
– Конкретно к вам или просто побродить по музею?
– Ко мне, наверное. Но я ведь не всю жизнь здесь сижу. Только с пенсии. А бывал ли он раньше в Эрмитаже, не знаю. Не рассказывал.
– Вячеслав Федорович, а в разговорах с вами Артур Карлович не упоминал о роде своих занятий, чем зарабатывает на жизнь?
– Нет, особо не распространялся. Он вообще имел замечательную особенность, – старик помолчал, подбирая слова, – обрывать себя на полуслове или вдруг уходить в себя.
– Как это? – не совсем понял Софрин.
– Ну, говорит, говорит с вами, улыбается, кивает, а потом ни с того ни с сего замолчит, взгляд становится отрешенным, как будто его и нет здесь, и думает о своем.
– Он всегда таким был?
– Сколько я его помню – всегда. А вот с женщинами прямо менялся на глазах: обходительный, учтивый. Всегда знал подход к слабому полу, – Турищев хмыкнул и прокашлялся в кулачок.
Софрин не хуже его знал об этих замечательных способностях Гукка и постарался вернуть разговор к прежней теме.
– Вы упоминали, что вместе воевали.
– Упоминал, ну и что ж?
– Расскажите, где, как.
– Да вам-то зачем?
– А я люблю воспоминания ветеранов слушать. – Софрин широко улыбнулся. – Знаете, «бойцы вспоминают минувшие дни». Может, что полезное и запомню.
– Э-э, молодой человек... – Вячеслав Федорович покачал головой, редкие светлые волосы растрепались. – Да что уж там. Сейчас такое время, что открыто обо всем говорят, на старое пеняют и чуть ли не матом кроют.
– О чем это вы?
– Все о том же. Сами просили. В СМЕРШе мы воевали с Артуром. Знаете, что такое?
Софрин знал. Читал и «Момент истины» Богомолова, и фильмы смотрел еще мальчишкой. А кроме того, он знал биографию Турищева.
– «Смерть шпионам», – расшифровал он аббревиатуру.
Старику эта эрудиция понравилась. Он опять хмыкнул и прокашлялся в кулачок.
– Уточню – военная контрразведка. Так вот, я и говорю, с июля сорок четвертого вместе мы, в одной упряжке, по всей Белоруссии, Литве и Европе прошагали. До Берлина дошли. Там еще старшего нашей группы фрицы убили, меня так, задело слегка, а Артуру хоть бы что. Ни царапины. Везучий он был, сукин сын, – одобрительно подчеркнул Турищев. – Всю войну везучий.
– Гукк – в СМЕРШе? – засомневался вдруг Софрин, словно не знал этого прежде. – Чтобы немца взяли в военную контрразведку?
– Так ведь время уже какое было, молодой человек! – с гордостью напомнил Турищев. – В войне – явный перелом. И потом он ведь язык знал просто блестяще, так что СМЕРШу очень даже ко двору пришелся.
– А какое впечатление он на вас произвел, когда вы познакомились?
– Меня к ним в группу на место погибшего оперативника в Лиде зачислили, в Белоруссии. Мы тогда работали по Второму белорусскому фронту.
– Ну и...
– Подтянутый, бравый такой весь из себя. Что мне в нем сразу понравилось – незаносчивость, как со многим нашим братом часто случалось. Боялись ведь не только немцы. Свои боялись... А еще Артур всегда отличался франтоватостью. Слабость у него такая была.
– То есть? – переспросил Софрин.
