Она почему-то обрадовалась.
– Вот здорово! Тогда зачем нам переезжать? Пусть здесь нас слушают, какая разница?
– Здесь опасно, – сказал я. – Раз у них существуют такие возможности для прослушивания, представь, на что еще они способны. Словом, они уже знают, что мы меняем квартиру. И кто из нас куда переезжает.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что даже сейчас они нас слышат? – тихо спросила она.
– Ну это вряд ли, – пожал я плечами. – Только говори потише, хорошо?
– Да пошли они, знаешь куда! Чтобы я, в своем доме, боялась слово сказать? Лучше объясни, что ты собираешься в связи с этим предпринять?
– Пока ничего. Надо все знать наверняка, прежде чем что-то делать... Скажи, до моего переезда сюда твой телефон случайно не ломался?
– Было дело, – кивнула Катя. – А откуда ты знаешь, разве я тебе говорила?
– И что было потом?
– Ну, я позвонила на станцию. Приехал мастер, такой улыбчивый, молодой, симпатичный, все время напевал, когда исправлял. Я предложила ему кофе, а он отказался, сказал, что много заказов, разве что в другой раз, когда телефон снова сломается. А что? Что ты так на меня смотришь? Он мне не звонил, никуда не звал...
Не говоря ни слова, я подскочил, взял телефонный аппарат, взвесил на руке, как если бы хотел узнать, насколько после ремонта он стал тяжелее.
– Отвертки у тебя, конечно, нет, – сказал я. – Дай хоть какой-нибудь ножик.
На этот раз она ничего не спросила. Только кивнула и протянула мне небольшой ножик, которым чистила картошку.
Так и есть. ««Жучок» новейшей конструкции, американский, без батарейки, питается от телефонной сети. Таких, подумал я, и в ФСБ немного. Их только начали осваивать.
Она прикрыла рот ладонью.
– Может, его отключить? – спросила она.
– Только на время, – ответил я, – скажем, до утра. Чтобы это выглядело вполне естественно. Ничего нет особенного в том, что телефон отключают на ночь...
Я сначала хотел отключить и «жучок», но подумал, что на этот случай у них предусмотрен от него некий сигнал, и отказался от этой мысли.
Конечно, появился соблазн просто испортить телефон и посмотреть, кто на этот раз сюда заявится и под каким предлогом.
Но они уже знают, что мы переезжаем. Поэтому это лучше проделать там, на новом месте. Если снова придет этот симпатяга, о котором она рассказала, стоит взять его на заметку и проследить за ним.
Только вряд ли они допустят подобный прокол. Наверняка придет кто-то другой. И что же это значит? Что они уже контролируют телефонные узлы в столице? Как большевики в семнадцатом, только втихомолку, без шума, пыли и революционных матросов? Но в любом случае надо это проверить.
– Он хоть квитанцию тебе оставил? – спросил я.
– Да, где-то была... – Катя порылась в бумагах и протянула мне невзрачный квиток с неразличимыми номерами и фамилиями. На такие бумажки внимания обычно не обращают. От них легко откреститься. Но проверить все равно стоит.
– Ничего не понимаю! – вдруг взорвалась Катя. – Мы где живем, Юра? Где твоя милиция, прокуратура, все эти ваши органы безопасности?
– Вот-вот, – сказал я шепотом. – Сегодня Вадик Райский задавал мне точно такие же вопросы. Теперь нам придется быть крайне осторожными, понимаешь? Нельзя им показывать, что мы что-то узнали, понимаешь?
– Я только хотела сказать, что никогда не отключаю телефон на ночь, – ответила она усталым голосом. – Если они постоянно нас слушают, то это знают...
– У них там записывающее устройство, – объяснил я. – Оно срабатывает, как только поднимешь трубку. Утром они прослушают, о чем говорилось этой ночью.
– Но тогда лучше все оставить как есть? – сказала она. – Ведь они поставили эту мерзость еще до того, как ты ко мне переехал, правильно? И отключение свяжут именно с тем, что ты их раскусил. И теперь будут настороже.
– Ты права, – согласился я. – Поэтому давай снова все включим. И пусть слушают. Сделаем вид, что ничего не знаем. – И я снова взял нож для чистки картошки.
Катя следила за моими манипуляциями, прижавшись головой к моему плечу. Ее веки слипались.
– Пора спать, – сказал я. – Утро вечера мудренее.
Ночью я долго не мог заснуть. Пытался себе представить, как буду разговаривать с родителями потерпевшей Оли Ребровой в качестве адвоката насильника. Сам насильник сидит дома с подпиской о невыезде. И с ним теперь тоже придется разговаривать.
Я интуитивно чувствовал правоту Вадима Райского. Что здесь не все еще ясно. У Вадика, что называется, свежий взгляд со стороны.
Значит, так: влиятельные родители хотят вытащить сыночка из этой мерзкой истории, подрывающей папину репутацию. С другой стороны работают мощные и влиятельные конкуренты. Подключились такие силы, с такими возможностями... если судить о прослушивании моего телефона. Александр Борисович говорил мне как-то, что Игорь на насильника не тянет. Слишком робкий. Даже при том, что экспертиза подтвердила его вину... Да он и сам в этом сознался. И даже хотел взять всю вину на себя. Зачем же ему выгораживать тех двоих?
Поэтому Савельев и считал это дело законченным, а вину Игоря доказанной. Что еще я знаю об этом деле? Кажется, потерпевшая показала, будто Игорь вызвал ее на улицу поговорить с каким-то знакомым... И во время разговора подошли эти парни, зажали ей рот, поволокли в подъезд соседнего дома...
Откуда они взялись? Случайно проходили мимо? Александр Борисович говорил, что Игорь отвечал на все вопросы односложно, опустив голову. А следствие поторапливали. Возникли новые, нашумевшие дела, в частности заказное убийство очередного банкира, на этот раз Степаняна, а тут, мол, все уже ясно и понятно... В конце концов Александр Борисович уступил давлению сверху и переключил Савельева и всех нас на Степаняна.
Дерзкое, потрясшее всех убийство среди бела дня, в центре Москвы, среди множества людей... И все свидетели говорили разное, путались, будто убийцы уехали на правительственной машине с соответствующими номерами... Мол, это были несколько молодых людей, одетых по последней моде, нисколько не похожие на бандитов... Будто они все проделали не спеша, не суетясь, ни на кого не обращая внимания... Целую неделю в Москве только об этом и говорили – с ужасом, в панике, ожидая худшего. Но так никого и не нашли.
Мысли мои перескакивали с одного на другое. Сна не было ни в одном глазу.
У Турецкого, правда, сначала было ощущение, что Савельев не дотянул расследование об изнасиловании до конца. Например, настораживало, что потерпевшая по-прежнему считала Игоря своим школьным товарищем. О двух других не могла говорить без ужаса и омерзения. Но вскоре все это как-то отошло в сторону, когда занялись расследованием убийства банкира... У нас такое бывает. Более свежее и сильное впечатление отвлекает внимание от более старого и уже как бы остывшего. Теперь это ощущение незаконченности мучило меня, не давая уснуть.
И не только это.
Мне до сих пор не давал покоя моральный аспект моего участия в этом деле. Даже если я буду участвовать в нем негласно, как помощник Вадима. Все-таки это не шахматная партия, которую можно играть, обдумывая несколько ходов вперед. Здесь изначально неверный ход опрокидывает всю игру. Здесь сами фигуры на этой игральной доске способны так все запутать, такую предложить версию...
Утром, получив ордер юридической консультации, я приехал в суд, где взял дело и засел за его изучение.
Петр Савельев вел свои протоколы безупречно. Комар носа не подточит. Я внимательно прочитал ответы потерпевшей. И вспомнил о предложении Лекарского с ней встретиться. Конечно, я не забыл того, что адвокат не имеет права беседовать с лицами, уже допрошенными следователем. Но Лекарский
