кофточки и на ножки, чувствуя, что остался обыкновенным мужиком, что ему так не хватает чистого женского тела. Грязные пьянчужки, дешевые проститутки, которым было все равно с кем спать, оставляли в его закосневшей душе чувство гадливости, словно он прилюдно занимался онанизмом. И теперь он почувствовал, что, может быть, эта чистенькая секретарша не так уж для него недоступна.
– Константин Константинович, – отговорив по телефону, нажала кнопку интеркома секретарша. – К вам пришли.
– Впусти.
Секретарша встала, раскрыла дверь кабинета и пригласила:
– Входите, пожалуйста.
Сынок с трудом заставил себя не вскочить пацаном от такого любезного обращения. Он заставил себя медленно, с ленцой подняться и, улыбнувшись секретарше – улыбка была принята благосклонно, – пройти в кабинет.
За столом сидел тот самый толстяк, который в первый день порезал грудь Сынка скальпелем.
«Как давно это было», – подумал Сынок.
– А, старый знакомый, – узнал и старик. – Больше не дуешься?
Так Сынок и признался! Обиду на старика он затаил надолго.
– Нет, – сказал он, глядя прямо в глаза толстяку.
– Ну и отлично. Сам понимаешь, эту голытьбу, натурально, учить надо жестоко. А то бардак в минуту организуют. А у нас контора серьезная. Ты уже понял?
– Понял.
– Ты вообще, гляжу, понятливый. Ну ладно. Что пить будешь? Чай, кофе, сок?
– Чай.
– Отлично, – старик нажал кнопку интеркома. – Людочка, нам два чая с лимоном. – Подмигнул Сынку: – Что, глянулась тебе девка?
– Ничего, – признался Сынок.
– Поработаешь, будет и у тебя такая, натурально. А может, и лучше.
Секретарша внесла поднос, удалилась, виляя бедрами. Теперь Сынку она уже не показалась такой уж привлекательной.
«Тоже сучка, – решил он, – только подороже».
– К делу, Сынок, – отхлебнув пахучего чаю, сказал старик. – Держать тебя на улице – нерентабельно. Знаешь, что это слово значит? Это значит, что ты кадр ценный. Ты же в Чечне воевал?
– Было.
– Так чего такой опыт тратить по мелочевке. Мы и серьезными делами занимаемся. Я тебя в курс всего вводить не буду, не дорос.
– Я или ты?
– Не выеживайся, – посоветовал старик. – Ты не дорос. Но если главное – мы занимаемся, натурально, улицей. Сечешь? Знаешь, сколько времени человек проводит на улице?
– Не знаю.
– А есть натуральная статистика: четырнадцать процентов всей своей жизни. Это значит, почти десять лет. Сечешь? Дорога на работу, с работы, по магазинам и рынкам, прогулки и т. д. На эту жизнь он тратит около двадцати процентов своих денег...
– Наукой занимаетесь?
– Без науки, Сынок, сегодня нельзя, – наставительно сказал старик.
– Я это и без науки знаю.
– Да что ты знаешь?! Попрошайки, инвалиды, лохотронщики – все это мелочевка, жидкое молоко. Мы, Сынок, натурально, пенки снимаем. Впрочем, тебе пока об этом рано. Значит, так, переводишься ты в команду повыше – это уже не грязная уличная работа, а чистая, братская, ха-ха-ха... То есть здесь, в братстве покантуешься.
– Охранником, что ли?
– Натурально. А что, есть возражения?
– Не буду, – рубанул воздух единственной рукой Сынок. – Хватит. Послужил бугром – больше не хочу. Я овчаркой никогда не был и буду.
Старик вдруг как-то поскучнел, глаза полузакрылись, он сложил татуированные руки на большом своем животе и даже, казалось, задремал.
– Давай возвращай меня на улицу, – уже спокойнее сказал Сынок.
– Это можно, – чуть не зевнул старик. – Тебя к какому отделению милиции подвезти?
Сынок скрипнул зубами.
– На понт берешь?
– Какой понт, Сынок, ты – убийца, нашлись свидетели и показали на тебя. Ты в федеральном розыске. За тебя ни один дурак полушки ломаной не даст. С такими, как ты, не церемонятся. Завалят без всяких «руки вверх». Придурку укрытие предлагают, а он тут целку строит. Но раз ты принципиальный, – пожал плечами старик и потянулся к интеркому.
– Ладно, – остановил его Сынок. – Только я больше с бомжами не работаю.
– А кто тебе сказал, что ты к бомжам пойдешь? Тебя сейчас народу показывать не стоит. Тут для тебя более интересная работенка найдется.
– Какая? Цемент таскать?
– Дурачок ты, Сынок, даром что здоровый, – улыбнулся Константин Константинович. – Я вот недавно во Франции был, знаешь, какая там проблема? Они когда-то понавезли к себе черножопых, а теперь не знают, как от них избавиться. Те только для черной работы пригодны, а во Франции рабочая сила не нужна, нужны мозги. Так вот нам тоже твои мозги нужны.
Как будут распоряжаться мозгами Сынка, старик так и не сказал, вызвал секретаршу и сказал:
– Людочка, проводи нашего героя.
Секретарша вильнула бедрами и пошла впереди, даже не оглядываясь на Сынка.
Они снова спустились по ступенькам, но не вернулись к калитке, а вышли в боковое ответвление и двинулись по длинному коридору.
– Хорош, – сказал Сынок, – дальше я сам.
В самом деле его волновало столь близкое присутствие приятно пахнущей, чистой, красивой и молодой женщины, пусть и продажной, как он решил для себя.
Секретарша словно не услышала его.
Лампочки в коридоре попадались все реже, все большие промежутки были в полной темноте.
Сынок остановился:
– Все, я сказал, сам дойду.
Секретарша продолжала идти, и тогда Сынок нагнал ее, схватил за руку и толкнул к холодной стене:
– Ты что, глухая?! Или иностранка? Тебе русским языком сказано – отвали.
Было видно даже в темноте, как презрительно сверкнули глаза секретарши, как окинула она Сынка уничижительным взглядом сверху вниз.
– Это ты отвали – дерьмом воняешь, – сказала она.
Она была обыкновенная слабая женщина, Сынок мог перешибить ее позвоночник даже свой культей. Но он в мгновение потерял всю свою силу и напор. Он ослабел, как мальчик, которому девочка сказала, что не будет с ним целоваться, потому что у него прыщи.
Секретарша высвободила свою руку и снова пошла вперед, бросив на ходу:
– Тебя не пропустят.
Сынок поплелся сзади.
Когда добрели до выхода, когда секретарша показала в глазок какой-то документ, когда вышли на свет Божий, то оказалось, что они уже не на территории монастыря.
Это было похоже на дачный поселок – аккуратные белые коттеджики за оградками, кое-где даже бассейны, отдыхающие, загорающие на солнышке люди – мирно и уютно.
Секретарша довела Сынка до такого же коттеджа, по-домашнему достала из-под коврика ключ, открыла
