дверь и сказала:
– Там все найдешь.
Как же приятно быть чистым! Как же приятно надеть вместо задубевшей камуфляжки цивильную одежду, свалиться на кровать и сказать себе – могу спать, а могу не спать. Могу делать, что хочу.
Сынок нашел в коттедже не только ванну с горячей водой, не только вполне приличный гардероб и даже по своему размеру, он нашел бар, полный хорошей выпивки, холодильник с разными заграничными вкусностями, телефон, который работал, и телевизор, у которого было аж двадцать четыре программы.
На улицу выходить не хотелось, половина программ была на английском языке, от водки сразу закружилась голова, а импортная еда показалась Сынку пресной.
Поэтому он лег на кровать, сказал себе вышеприведенную формулу и выбрал сон.
Ночью дачный поселок спал.
Сынок прошелся мимо всех домиков, нарочно стараясь шуметь, никто не вышел, никто его не остановил.
То, что его статус вырос несравнимо с прошлым, Сынок понял давно, а это значило, что и знать он теперь должен был куда больше.
Вот странная вещь: он провел в монастыре почти месяц, он послушал разговоры, посмотрел, чем занимаются другие, каждую свободную минуту старался хоть что-нибудь разведать, а получалось, что выискивал только новые загадки, которые никак не отгадывались.
Дверь, ведущая в подземный коридор к монастырю, была закрыта, но не для Сынка же.
Теперь идти пришлось в полной темноте. В главном здании никого не было, кроме охранников, которые дулись в карты в прокуренной комнатенке. Комнаты нараспашку, компьютеры работали, кое-где даже звонили безответные телефоны.
«С этим потом, – решил Сынок, – тут я еще разберусь».
Сейчас ему надо было решить некоторые давние загадки.
И он вышел в бомжатник.
Теперь он шел по территории не крадучись. Теперь не нужно было прятаться – никто не запретил ему гулять по ночам.
А путь Сынка лежал к загадочному пустому сараю, закрытому так тщательно.
Снова пришлось находить вход, потому что прежний был наглухо заколочен.
Внутри сарайчика снова никого и ничего не было, но кое-что изменилось.
Сынок шагнул в темноте на середину и вдруг с ужасом почувствовал, как земля под его ногами шевельнулась. Сынок отступил, присел и ощупал пыль.
«Фигня какая-то. Земля и земля. Показалось».
Но только сделал два шага вперед, как снова почувствовал, что почва двигается.
Сынок свалился как подкошенный и припал к земле ухом. То, что он услышал, встряхнуло его тело как ударом тока – из-под земли доносился слабый человеческий стон. Очень близкий, совсем рядом.
Сынок вцепился пальцами в землю и стал ее разгребать, теперь он явственно чувствовал шевеление и слышал стон все ближе и ближе.
Пот катился градом, но не от усталости, а от ужаса. Еще гребок, еще, и рука ткнулась во что-то мягкое и липкое. Сынок поднес ее к лицу – в слабом свете увидел черную жижу.
– Да что такое?! – прошептал он хрипло.
Снова коснулся липкого, теперь осторожно, ощупал и понял, что это человеческое плечо. Без левой руки. Волосы зашевелились на голове. Сынок стал грести землю еще остервенелее, пока не показалось безжизненное туловище, а сразу вслед за этим, чуть не в самое ухо – стон.
Сынок сдвинул мертвое тело, а из-под него поднялась из ямы голова. Рот у головы раскрылся и даже не прохрипел, а пробулькал:
– Паша...
Это был сиамский близнец. Тот самый, что подложил Сынку в карман украденный скальпель, что вместе с братом продал его пацанам с их Бобиком и омоновцу. Тот самый предатель и подлюга, которого Сынок так люто ненавидел.
– Саша, ты? – все еще не верил себе Сынок.
Голова мелко вздрогнула, Саша со свистом втянул воздух и простонал:
– Сынок... Гады, даже убить не могут... Пашу... тоже...
– Сейчас, Саш, сейчас, – заторопился Сынок. Он стал выгребать землю вокруг Сашиного тела, но тот вдруг дико вскрикнул:
– Кончай!.. Не могу! Дай подохнуть...
Сынок еще какое-то время греб, но вдруг увидел, что голова завалилась набок, Саша захрипел.
– Сынок... Тебе правду скажу... Не братья мы с Пашей... Он с Узбекистана, а я с Белоруссии... Сынок, помоги мне...
– Что, Саша, что?
– Убей меня. Не могу больше...
Что мог сделать Сынок? Он нежно обнял Сашину голову, прижал ее к себе, сказал:
– Прощай, – и резко повернул ее вбок. Хрустнули позвонки – Саша умер.
Больше в яме никто не стонал, хотя Сынок попытался копать дальше, но только раскопал еще два трупа, один из которых был когда-то веселым и шебутным парнем по имени Зорро.
«Как собаки, – подумал Сынок. – Жили грешно и померли... страшно. Да, ребята, войти в братство легко – выйти невозможно».
Глава 27
ДОВЕЛИ
– Боже мой, почему я не могу ничего вспомнить?! – восклицала Ирина, мечась по комнате для свиданий. Она понимала каждой клеткой, что сейчас она должна рассказать все, что помнит, вспомнить мельчайшие, незначительные для обычного глаза подробности, детали, из которых впоследствии острый ум Гордеева выстроит крепость, где она будет недосягаема для злого и неправедного закона. Ее мучило и угнетало также то, что этот человек, Гордеев, этот очень занятой адвокат, бросает дела ради того, чтобы помочь ей спастись. Она понимала, что будет спасена, и потому в неоплатном долгу перед ним.
Может быть, Гордеев был религиозным человеком, держал в перспективе загробную, горнюю, лучшую жизнь, где небесный адвокат припомнит на Страшном суде его заслуги перед Ириной. Но сейчас видно было, что он думал не о спасении своей души, а лишь об Ирине, о ее спасении. И она, сжимая виски ладонями, не могла припомнить ничего из происшедшего – ничего! Перед ее внутренним взором вставали только страшные и отвратительные картины – изуродованное лицо бандита, темнота в лифте, едва чувствительные, но жуткие, как в кошмаре, удары ножа в чемодан. Она понимала, что Гордеев – пусть он и не говорит этого – все ждет от нее, ждет путного, связного рассказа о злосчастном дне, и этого рассказа не слышит. Ей нужно было спасать себя, помочь Юрию, от нескольких правильно найденных слов зависело, сколько еще она будет ничтожеством, недочеловеком. И этих слов она не находила!
– Ира, успокойся, – увещевал ее Гордеев, – все не так страшно. Тебе нужно только сконцентрироваться и рассказать мне, а потом объяснить следователю, что же в самом деле произошло.
Она понимала, что он утешает ее, что он говорит клише обычных фраз, уже тысячу раз говоренных в подобных ситуациях, которых он тоже, бедняга, уж насмотрелся дай боже. Ей было неловко и стыдно перед ним. Однако она действительно попыталась собраться. Она села, отдышалась, приняла никак не вяжущуюся с ее состоянием раскованную позу и нарочито спокойно начала свою повесть:
– Я этого человека заметила еще в поезде.
– То есть он ехал в одном поезде с тобой? – уточнил Гордеев.
– Да нет, вовсе нет, – опять завелась Ирина, – нет, он со мной не ехал в поезде, но я видела, как он подсаживал в поезд сначала эту тварь, которая у меня украла деньги, а потом другую тварь, такую же точно, как эта. Какие суки! – воскликнула Ирина и залилась слезами.
Юрий Петрович помолчал с минуту, давая возможность Ирине осушить потоки горьких слез. Он понимал с первых минут, что сегодня, по всей вероятности, добиться от Ирины путных ответов не придется. Но хотя бы можно будет задать ей вопросы, которые станут предметом ее неустанного раздумья наедине с собой в
