действительно вопрос не совсем корректен.
– Давайте все-таки послушаем мою подзащитную, – весело предложил Гордеев, чувствуя, что он сейчас в ударе. – Может быть, забывчивость проводника объяснится? Вот, кстати, жаль, что обвинение его не пригласило в судебное заседание. Итак, расскажите нам о происшедшем в поезде.
Ирина уже была готова говорить. Потому что видела – ее слушают. Слушают внимательно. И она рассказала историю собственной глупости, иронично подсмеиваясь над собой, вовлекая слушателей в собственную доверчивость.
– Да, но вы не ответили, почему же проводник вас не узнал, – напомнил в конце рассказа Гордеев.
– Я думаю, все дело в том, что проводник просто не хотел меня вспоминать.
– Как это? – тонко сыграл удивление Гордеев.
– Оказывается, проводник обязан возить с собой декларации. Более того, он обязан перед границей пройти по купе и предложить заполнить декларации всем пассажирам.
– А ваш проводник этого не сделал?
– Нет.
– Как вы думаете, почему?
– А разве не ясно?
– Протестую! – вскочила прокурорша. – Домыслы обвиняемой выдвигаются в качестве...
– Отклоняется, – по-мальчишески махнул рукой судья.
Глава 65
ОБВИНЕНИЕ
Самый важный и для защиты и для обвинения день в судебном разбирательстве называется прения сторон.
Давно минули те времена, когда великие русские юристы заставляли зал суда рыдать и хохотать, когда бросали в сухой порох дремлющих человеческих мыслей огонь горячего слова о свободе, о совести, о праве, когда заставляли присяжных выносить оправдательные приговоры, а зал подхватывал на руки подсудимых и выносил их восторженной толпой на улицу.
Сейчас все прозаичней и суше. Но к заключительным речам обвинители и защитники по-прежнему готовятся днями и ночами, копаются в юридических справочниках, вдоль и поперек изучают материалы дела, роются в комментариях к Уголовному кодексу, восстанавливают в памяти латинские изречения и цитаты из классики.
Прения сторон – это не только сухая логика, но это – искусство оратора, тем более если дело рассматривается в суде присяжных.
Гордеев готовился к этой речи еще до начала судебного процесса. Он знал два неизбежных правила – краткость и доходчивость. От длинных речей люди устают. Специальными терминами их легко можно усыпить. Стало быть, надо говорить емко, образно, выразительно. Надо заставить присяжных поставить себя на место подсудимой. Надо задеть те струнки их душ, которые отзовутся однозначным – невиновна.
И вот этот день настал.
Первым слово дается прокурору. В этом мудрый смысл судебной практики, идущий еще со времен римского права. Защитник должен выступать последним. А самое последнее слово получает подсудимый.
Прокурорша была в элегантном черном костюме, на высоких каблуках и с хорошей, летящей при ходьбе прической.
«Фурия», – отметил про себя не без восхищения Гордеев. Он знал, что обвинитель опытный, сильный, честный. Он знал, что есть козыри на ее руках и уж она ни одного из них не пропустит, а выставит в самом выгодном для обвинения и невыгодном для подсудимой свете.
Все это он знал. Он предполагал самое худшее. Но он не знал, что получится так сильно.
– Панама, – неожиданно начала свою речь прокурорша. – Песенка еще такая была – мама, мама, где моя панама. А в начале века панамой называли всякое и всяческое жульничество. Интересно, что пирамиду изобрел не Мавроди и даже не Чубайс. Она была изобретена уже давно. Деньги, собранные на строительство Панамского канала, бесследно исчезли. Но это так – к слову.
Впрочем, слово, как известно, не воробей.
А теперь перейдем к сути дела.
Убит человек. Убит жестоко. Уж чего мы не начитались и не навидались за последние годы – но на эти фотографии без дрожи смотреть нельзя. Каблуком в глаз.
Ливанову было двадцать девять лет. У него еще даже не было семьи. Что мы знаем о нем? Знаем, что был он трудягой. Что честным, подчеркиваю, честным трудом, своими руками зарабатывал на жизнь. Казалось бы – чего еще? Но, какая же редкость в наше время, Ливанов был еще и человеком неравнодушным. Как-то неловко сегодня говорить о политике. Да, она себя замарала с ног до головы. Мы знаем и о взятках, и о шикарных дачах с машинами. Пусть это остается на совести нечестных политиканов. Но есть еще люди, которые думают о судьбе России, как бы громко это ни звучало, совершенно бескорыстно. И не только думают – делают. Таким был и Ливанов. Мы много наслышаны о помощниках депутатов. Каждому на память придет какая-нибудь скверная история. Но подумаем, сколько их наберется – сотня? Две? Пусть тысяча. А помощников у депутатов, внештатных, тех, кто тратит свое личное время безвозмездно, – сколько их? Сотни тысяч. Ливанов был одним из них.
Гордеев вспомнил о фотографиях в папке у Володьки Довжика. Да уж! Бескорыстные. К сожалению, говорить об этом в суде он не мог.
– Здесь выступали свидетели, – продолжала прокурорша. – Ни от одного из них мы не слышали дурного слова о Ливанове. Но дело даже не в этом! Да будь он злодей из злодеев, что, повторяю, совсем не так, совсем наоборот, но допустим, – так кто имеет право вершить суд и казнь? Наша страна вообще объявила мораторий на смертную казнь. А скоро она будет исключена из Уголовного кодекса, потому что это – негуманно. Не может государство становиться на один уровень с убийцей.
«А вот это она зря, – отметил Гордеев. – Отмена смертной казни в России весьма не популярна в народе. Тут она прокололась».
– Государство не может, а подсудимая Пастухова на себя такую роль берет.
Впрочем, об этом позже. Сейчас рядом с портретом Ливанова поставим портрет подсудимой, опираясь только и исключительно на факты. Высшее образование, знает языки, последнее время работала на фирме «Эрикссон», которая снабжает новых русских мобильными телефонами. Ну какой же новый русский и без мобильника?!
Попала. Присяжные улыбнулись.
– Впрочем, проработала она там не так уж долго. Хотя работа не пыльная, прямо скажем: поездки заграничные, зарплата две тысячи долларов в месяц...
Присяжные покачали головами: не нравилось им, что кто-то получает такие деньги.
– Но и на этой работе не удержалась. Знаете, почему? Проворовалась. Подделывала подписи на платежках. Да-да. Я уже показывала вам заключение ревизии, справку с работы и характеристику. Но, может быть, действительно чьи-то козни? Допустим. А что же раньше? Да то же самое. Нигде Пастухова не проработала больше года. За семь лет – одиннадцать мест работы. Вот такое постоянство. В личной жизни... Ну да не будем вдаваться. И так много наслышаны.
Присяжные согласились. Прокурорша их зацепила. Ирина им нравилась все меньше.
– Но этого мало. К портрету надо бы добавить и еще кое-что весьма существенное. Пастухова пила. Нет, она не была отъявленная алкоголичка. В таком случае с работы она вылетела бы намного раньше. Но не отказывала себе. Отсюда разбитая машина. Никто же не поверит, что менеджера фирмы решили устранить таким диким способом. Впрочем, может быть, и решили устранить. Но, как мы отлично знаем, чаще всего такие покушения связаны с криминальными разборками. Нет, я не говорю, что Пастухова была связана с криминальным миром, что она занималась темными делишками, что кого-то надула, за что с ней и решили посчитаться. Но другой причиной аварии, на которой снова и снова настаивает защита, как на некоем коварном плане, может быть только управление машиной в нетрезвом виде. А машину действительно жаль, новенькая, импортная...
Снова – в точку. Присяжные если и имели машины, то это были подержанные «жигулята» или
