За время его речи Громобой мог бы срубить его десять раз, но только сопел и бросал угрюмые взгляды на меня. Вид у него был обреченный, но он держался так, как должен держаться мужчина этого мира.
- Прекращайте, - сказал я с отвращением. - Прекращайте эту нелепость...
- Сейчас, - ответил Тверд.
Он ринулся вперед, как бык. Страшно загремело железо. С минуту они стояли, упершись щитами, старались столкнуть противника с места, потом разом отступили, и снова застучали мечи. Оба крякали при каждом ударе, широко размахивались, двигались тяжело, основательно.
Я старался не оглядываться на троих. Я никого не убил, они только притворялись мертвыми, но я все равно твердил себе, что там лежат куклы, макеты. Пусть инструктора сто раз вколачивали в мою голову, что убивать и совершать убийства - это не одно и то же, но родители с детства учили, что зверя из себя нельзя выпускать даже для самозащиты, что лучше быть жертвой, чем палачом, что зверя нужно загонять вглубь, пока через уйму лет и поколений не истончится совсем, не растворится без остатка...
- Бросайте оружие, - обратился я к Громобою. - С двумя вам не справиться.
Внезапно он ринулся с поднятым мечом на меня. Я едва успел отскочить в сторону. Громобой запнулся, рухнул лицом в траву. Тут же он с проклятиями вскочил, глаза его были налиты кровью, он сделал быстрый шаг ко мне... и осел на колени. В левом плече торчала стрела. Она ушла глубоко, и даже я понял, что сердце она нашла...
Тверд опустил лук, сказал мрачно:
- Погань. Чем живут, изгои, а? Своих же продают в рабство... Этот Громобой был когда-то в нашей деревне крепким охотником.
Громобой грузно сидел в траве, неумело зажимая ладонью рану. Кровь струилась между пальцами. Рубашка на груди покраснела и обвисла.
Тверд сказал:
- Прикончи его.
- Ты что? - ответил я. - Оставь. Пойдем отсюда.
- Это же людоловы, - удивился Тверд. - Нет хуже пакости!
- Эти свое уже получили. Пойдем отсюда!
Тверд покачал головой, но пошел за мной. На развилке я остановился, Тверд пошел вперед, зная или угадывая направление. Так мы прошли с полкилометра, как вдруг Тверд хлопнул себя по лбу:
- А мечи забыли! Упырь меня возьми, тебе не помешает в дороге... Жди меня здесь!
Он пропал за деревьями. Двигался он по-охотничьи бесшумно, я не смог бы успеть за ним, если бы даже хотел. Похоже, что не только меч заставил его вернуться, но и карманы побежденных разбойников.
Вернулся он довольно скоро. В руке держал меч, в котором я узнал оружие Громобоя. Хороший клинок, удобная рукоять. Драгоценные камни на эфесе. Видимо, драгоценные - у меня их в жизни не было, а витрины ювелирные я не рассматривал.
- Путешествуй с этим, - сказал Тверд. - Пригодится.
- Спасибо, - сказал я. - Только ножен у меня нет, а нести в руке тяжело...
- Приладим, - пообещал он рассеянно. - Только не знаю, где. Души храбрых попадают в дружину Перуна, а куда попадают эти? Еще говорят о переселении душ. Трусливые и подлые, мол, возрождаются в червях, в нечисти. Если проживут хорошо, то могут возродиться людьми. Если же и людьми еще раз проживут достойно, то останется возможность попасть в небесную дружину Перуна..
Я спохватился:
- Ты... ты зарезал их?
Он подтолкнул меня, сказал участливо:
- Если обеты волхва не позволяют проливать кровь, то я таких обетов не давал. Для чего же рождаются мужчины, как не для драк, подвигов, гибели в бою? Позор для мужчины умирать в постели!
У меня в глазах потемнело от боли и унижения. Недосмотрел, теперь четверо убиты. Да, разбойники, но тоже люди! Теперь эти человеческие ростки срублены мечом Тверда. Не хитри, эти жизни отняты твоей рукой, твоим равнодушием, твоей озабоченностью о себе любимом.
- Ты расстроен? - слышался рядом участливый голос Тверда. - Вот уж не кровь воина в тебе... Но что за племя, где даже волхвы умеют так сражаться? Ведь без магии, дрался по-воински, я видел... Или ты был великим воином? У нас старые рубаки уходят иногда в капища. От слабости, видать. Хотя они говорят мудрено, что как раз от великой силы идут... Никогда их не понимал. Но ты еще молод... Что гложет тебя, Юрай?
- Все-таки уходят, - проговорил я блекло. - Все-таки есть люди.
- Разве то люди? - хмыкнул Тверд. - То обломки. Мужчина рождается для войн и славной гибели! Разве не об этом лучшие песни?
- Самые лучшие не об этом, - ответил я коротко. - Но таких песен немного даже у нас.
- А где ваше племя?
Я развел руками:
- Трудно сказать...
Его глаза были острыми:
- Зрю, не врешь... В самом деле трудно. Очень далеко?
- Даже представить не сможешь, - ответил я честно.
Он некоторое время шел молча, двигал бровями, хмыкал. Сказал раздумчиво:
- Видать, где-то за Рипейскими горами... В стране гипербореев, где никто не бывал. Или в краю грифов, песиголовцев, полканов... Говорят, там муравьи размером с моего кобеля носят из нор вместо песка куски золота..
Я молчал, сохраняя дыхание. Мы углубились в лес, и он становился все дремучее и страшнее.
К вечеру мы вышли к деревне, которую можно было назвать уже селом. Хотя, если память мне не изменяет, тогда еще не знали таких слов, как 'деревня' или 'село', любое малое поселение называлось весью, а крупное, огороженное частоколом - городищем.
Домов здесь больше, чем в веси Тверда, а главное же - на самом высоком месте виднелось несколько идолов, а в центре поднимается четырехгранный каменный столб. Ближайший к капищу дом выше других, сложен из толстенных бревен. На крыше вращается жестяной петушок, виднеется что-то напоминающее параболическую антенну.
У дороги в село вросла в землю приземистая сторожка. Завидя нас, оттуда вышел рослый красномордый парень. Он был в расстегнутой до пояса вышитой рубашке, на веревочном поясе болтался тяжелый меч. Меч явно мешал, но парень таскал его гордо, передвинув чуть ли не на живот.
- Кто такие и откель? - крикнул он зычно.
Окно в сторожке распахнулось, оттуда высунулся арбалет. Я сперва удивился, потом вспомнил, что на Руси они издавна, только звались самострелами. Тверд покосился на окно, ответил с достоинством:
- Люди из племени полян.
- Зачем?
- Желательно увидеть тиуна.
Мордастый засмеялся, с интересом оглядел нас. Его глаза остановились на мне:
- Чего захотели? Самого тиуна! А по какому делу?
Тверд нахмурился, сказал громко, чтобы его расслышали и в сторожке:
- По важному делу. Со мной волхв из дальних стран. У него есть вести, которые надлежит знать только князю. Кто задерживает его, вредит князю.
Мордастый скривился, но голос его потерял раскатистость:
- По важному делу? Многие так говорят. Пеняйте на себя, если что не так... С тебя шкуру сдерем живьем, я сам это охоче сделаю, а как твоего волхва богам посвятят, лучше и не думать...
Арбалет в окне исчез. На пороге появился второй страж. Он был в кольчуге, выглядел более бывалым, видавшим виды.
- Князь на полюдье, - сказал он негромко, - но у старосты сейчас гостюет тиун. Вряд ли попадете к князю, минуя тиуна. Мелкая птаха... Во-о-он дом старосты. Никуда не сворачивайте. Свернете - пеняйте на себя.
