монеты не растут на кустах. Может быть, тебе в пещеру золотишко носят дикие звери, но я не знаю, с каких кустов рвут. Да и отыщут нас быстро: три динария за коня! Все запомнят таких сумасшедших.
– Никто не запомнит, – ответил Олег коротко. – Все побережье хоронит убитых, мужчины грабят драккар. А похвастаться победами? Это займет их надолго.
Гульча не выдержала, накинулась на Асмунда:
– Ты чего чужие монеты считаешь?.. Это ж я захватила их с драккара! Пока вы ныли, боялись ножки промочить, я сгребла золота, сколько могла унести!
Рудый присвистнул:
– Вот почему я всю дорогу плыл, как гордый лебедь – задницей в ледяной воде!..
Переночевали в лесу, а хмурым рассветом выехали на дорогу. Утро было чистое, прохладное, в синем небе застыли грязновато-белые облака, похожие на стадо неопрятных овец. Лес был редкий, хотя поляны тянулись огромные, похожие на засеянные цветами поля. Лето подошло к концу, и цветы распустились без остатка. И кусты сочных ягод, и крупные яркие цветы – дикие, где нога человека не ступала годами, напомнили Олегу империю киммеров, Зебо – дочь кагана.
Он вздохнул, Гульча тут же бросила настороженный взгляд. Олег притворился, что глубоко вдыхает запахи лесных цветов.
Теперь все, кроме Умилы и маленького Игоря, были вооружены, даже Гульча не снимала с пояса узкий кинжал. Впереди ехал Олег – в сером плаще, капюшон лежал на плечах, ветерок шевелил красные волосы. Его душегрейка была из волчьей шкуры, а штаны и сапоги из прочной кожи. Странно, его огромный двуручный меч остался на запасной лошади, как и лук со стрелами. Гульча дергалась, ревновала к этим надутым петухам: Асмунду, Рудому – оба обвешались оружием, в доспехах, а пещерник даже швыряльные ножи припрятал – одет как нищий странник, все щупает обереги да вперяет глаза в небо, губы шевелятся, шепча языческие заклинания. С появлением русичей он сложил на них всю заботу о защите и охране, сам устранился, словно ушел в невидимую пещеру.
Следом за пещерником ехал Рюрик – мрачный, суровый. Харалужный шлем хищно сверкает, сквозь прорезь блестят серые глаза. Сзади со шлема опускается сетка из мелких колец, кольчуга – из колец покрупнее, поверх кольчуги блестят булатные пластины. Он облачился в кожу, на сапогах позвякивают серебряные шпоры. Справа на поясе длинный меч, рукоять отделана серебром и золотом. Щит отливает красной медью, посредине гордо реет белый сокол с распростертыми крыльями – древний символ Рода, который еще Таргитай вынес из Лесу.
За Рюриком вплотную держится Умила с ребенком впереди себя. Гульча ехала рядом с княгиней – так велел пещерник, и она смотрела ему в спину сердито-умоляюще, прося мысленно взять к себе ближе.
Асмунд и Рудый замыкали отряд. Асмунд ехал огромный и неподвижный, как башня, в седельной петле торчал его исполинский боевой топор. Солнце сверкало на остром как бритва лезвии, толстая рукоять была отполирована его шершавыми ладонями до блеска. Асмунд был в полном панцире, который надел поверх кольчуги, подражая князю, опустил забрало, его выпуклые глаза злобно смотрели сквозь узкую прорезь маски шлема.
Рудый шлем сдвинул на затылок, доспехи оставил на запасной лошади, а рубаху расстегнул до пояса. Перехватив неодобрительный взгляд Асмунда, он запустил пятерню за пазуху, с наслаждением поскреб грудь, сладко застонал, томно прикрыв глаза. Рука Асмунда непроизвольно поднялась, пальцы наткнулись на выпуклые пластины панциря. Он ругнулся и не смотрел на Рудого. Тот шумно чесался, Асмунд долго терпел, наконец послал коня вперед.
На поясе Рудого висели короткие ножи с утяжеленными лезвиями, баклажка и калиточка. Штаны у него были из искусно выделанной кожи, даже сапоги отличались тонкой работой. На поясе висел кривой хазарский меч – с расширенным к концу лезвием, на голубом булате при ярком свете можно было различить затейливые древние знаки. Меч висел в подогнанных ножнах, скромно украшенных, лишь выглядывала рифленая рукоять. Олегу только однажды достаточно было взглянуть на нее, чтобы увидеть, как умело сбалансирована и что за синеватые искорки на лезвии: саблю, так на Востоке называли хазарский меч, согни в кольцо – не сломится, отточенное лезвие рассечет подушку, поставленную стоймя, а брошенный на лезвие волос распадется на две половинки…
К полудню Олег заметил возделанные поля, чуть позже – приземистые хатки. Оставив отряд в лесу, он зашел в весь с Гульчей, отыскал зажиточного хозяина, купил двух быстрых коней.
– Если будут расспрашивать о нас, – объяснил он Гульче, – то узнают лишь, что мужик с чернявым ребенком купил двух коней. Двое, а не шестеро.
– Тебя и без оберегов признают за пещерника, – возразила Гульча. – Что-то в тебе есть от волхва… А меня уж точно не признают за ребенка!
– Не признают, – согласился Олег. – В этом плаще ты похожа на снопик!
Когда вернулись, Асмунд нахмурился, явно боролся с желанием пересчитать оставшиеся монеты в калитке князя. Рудый поинтересовался:
– Зачем в селение входили с востока, а вышли с запада?
– Сам подумай.
На привале Олег отрешенно теребил обереги, кончиками пальцев касался вырезанных фигурок, прислушивался к голосу души, которая все видит и все знает. Рюрик ловко рубил толстые хворостины, бросал в кучу – будет хороший костер, а Рудый и Асмунд распаковывали суму с едой. Внезапно Рудый беспокойно оглянулся на Олега, сказал вполголоса Асмунду:
– Слушай, мы не подумали о святом пещернике… Он не будет есть нашу еду!
– А что ему надо?
– Пещерники кормятся медом и акридами. Это такие крупные кобылки, на юге их зовут кониками, на западе – грасхопами…
– Кузнечики, что ли? – удивился Асмунд. Он оглянулся на Олега. – Не хотел бы я быть пещерником… Это ж сколько надо сожрать, чтобы не околеть! А он не такой уж тощий.
– Надо наловить ему кузнечиков, – предложил Рудый. Глаза его хитро блестели. Он с сомнением оглядел грузного Асмунда, вздохнул. – Ты иди от поляны направо, а я налево. Мешок возьми! Сам говорил, что их
