Олег взглянул на Гульчу, на ее вытаращенные глаза, сказал быстро:
– Ладно-ладно, это жизнь, а не склеп. Наверху не так спокойно, как здесь.
Голос возразил, заполнив собой весь огромный склеп:
– Это именно с тобой всегда не так спокойно… Другие живут тихо. Девушка с тобой, конечно же, голая… Что ты с нею сделал, чудовище?.. Морда побитая, весь в синяках… Куда боги смотрят?
– Боги правду видят, – огрызнулся Олег. – Не спят, как ты. Тебе травы и корни положили?
Голос ответил печально:
– Я думал, ты сам распорядился… гм… когда меня…
Олег ответил поспешно:
– Не тревожься! Тризну справили отменную, краду заготовили великую. Склеп рыли триста пленных савиров, их порубили сразу, кости тлеют в основании кургана.
– Нужно ли было? – спросил Кий печально. – Здесь не бывает рабов, как обещали волхвы.
– Надо было, – ответил Олег. – Дабы не проболтались. Зато твой склеп поныне неразграбленный!
– А что собираешься делать ты?
– Ну… я возьму лишь часть того, что сам положил.
– Да-а, – протянул Голос, – я тебя в таком виде не часто видел. Сказать по правде, всего пару раз. Хотя дед мой поговаривал…
– Старики наговорят, – буркнул Олег, – только уши развесь!
Он уже бродил, пошатываясь, с усилием поднимал крышки сундуков.
Гульча преодолела оцепенение, заставила себя встать с вороха шкур, оставив сползающую с плеч душегрейку пещерника, уцепилась за тяжелое кольцо, добавляя свои усилия к попыткам Олега поднять крышку большого сундука.
Голос произнес печально:
– Она еще ему помогает… Бедное неразумное дитя…
Сундук оказался полон золотых монет, бриллиантов, изумрудов. Олег сердито плюнул прямо на золото, опустил крышку. Гульча едва успела убрать пальцы – крышка дернула ее книзу. Пещерник, ворча, заглядывал в кувшины, скрыни, тряс резные шкатулки.
Голос печально произнес:
– Если бы сам клал, как говоришь, знал бы, где то, что ищешь… Пить надо меньше!
– Все разве запомнишь? – буркнул Олег.
Под руки попался сверток бересты, хотел отшвырнуть, но на всякий случай сорвал лыковую веревочку, не сумевшую пересохнуть в сырости, развернул хрупкий лист. Лицо его чуть просветлело.
Вскоре он уже сдирал, постанывая, грязь, накладывал примочки из темной и густой, как деготь, жидкости. От нее смердило, он заставил Гульчу отпить пару глотков. Ее едва не вывернуло, но, странное дело, сразу согрелась, боль в исцарапанных ступнях ушла. Даже пальцы на ногах, озябшие так, что не чувствовала их вовсе, отошли, пошло покалывать иголочками.
– Бедное дитя…
Олег, накладывая на лицо и грудь смердящую пакость, предостерег:
– Кий, не увлекайся!
– Я только по-отечески жалею…
– Знаю-знаю. Самые красивые и беззащитные с виду змейки – самые ядовитые. Да и ты ласковый, как кошечка… пока не наступишь на хвост. Гульча, вон в том углу всякая всячина из рухляди! Выбери, а то князь Кий уж очень волнуется. Воображение у него, видите ли…
Девушка с факелом в руке пошла рыться в ворохе одежды. Пещерник был груб, но грубости умел говорить так, что у нее сама собой выпрямлялась спина, грудь поднималась, а щеки горели в странном радостном предчувствии.
Она наткнулась на множество сапог, словно волхвы предполагали увидеть усопшего князя в личине сороконожки, затем обнаружила одежду. Рыться одной рукой было непросто, держа факел на отлете, чтобы искры ненароком не сорвались в гущу шелков, бархата, дорогих шуб, мехов, тонко выделанных сорочек.
Когда вернулась, одетая в княжескую расписную сорочку, что доходила ей до коленей, Олег лежал возле каменной плиты – страшный, распухший, с ног до головы покрытый темными пятнами. Гульчачак вскрикнула, опасливо опустилась возле него на корточки. Смрад ударил в ноздри, она помахала ладонью у лица. Очень медленно правый глаз пещерника приоткрылся.
– Не тревожь, – прохрипело у него в горле.
Она ушла в другой угол, села на шкуры. От факела струился тусклый мерцающий свет. Гульча зябко куталась – ее снова трясло. Неподвижный воздух, запах целебных настоек, трав, пережитые страхи! Голова начала кружиться, Гульча ощутила себя летящей в пространстве, замелькали крыши домов, в темном небе светили непривычно яркие звезды. Слабо слышались голоса.
Проснулась в полной темноте. Лежала в страхе, не понимая, откуда под ней взялись шкуры, почему темно. Было тихо как в могиле. Как только подумала о могиле, сразу вспомнила, что она и есть в могиле – заживо погребена в склепе древнего князька местного племени язычников. На строительстве этого подземного дворца были зарезаны сотни пленных кочевников, их кости тлеют под ее ногами…
Она зябко поджала ноги, сказала дрожащим голосом:
