– Дурочка, – ругнулся Дмитрий. Сбросив руку Енисеева, он бросился к десантнице.
Среди зелени мелькали желтые коконы. Грабители неслись из муравейника лавиной.
Саша на миг исчезла среди яростно сражающихся.
Дмитрий ожесточенно орудовал мечом, защищая упавшую Сашу. Их сбили с ног, через них прокатилась волна муравьев с куколками в жвалах. Енисеев быстро выхватил окровавленных испытателей, в два прыжка оказался за полем битвы.
– Вы с ума сошли, – выдохнул он, тяжело дыша. – У вас гипертрофированное чувство справедливости!
Саша виновато улыбалась. Губы у нее были почти такими же белыми, как и лицо.
– Я была не права, – сказала она негромко. – Простите, Евсветий Владимирович. Вы угадали, я очень жажду встречи с иным разумом. Это помутило мой собственный.
Лифт грохнулся о землю. Всех троих подбросило к потолку. Дмитрий выругался. Саша упала на больную руку. Дверь распахнулась, на миг мелькнула розовая стена с извилистыми канавками. Это был чудовищно громадный палец с грубо обрезанным ногтем – то ли топором, то ли рольгангом, на котором обрезают рельсы.
Они вышли, прямо перед ними была Дверь.
– Я же говорил сто раз, что отсюда ни черта не разберешь! Нет, Мазохин сыплет инструкциями…
Необозримая Дверь излучала тепло. Дмитрий положил пальцы на металлическую пластинку.
– Я вас разубедил, – ответил Енисеев медленно Саше, – но, разубеждая вас, засомневался сам.
– Ты? – спросил Дмитрий. В его глазах было сомнение.
– Я видел в миллионы раз больше, чем другие мирмекологи. Но все укладывается в привычную схему! Я готов предположить… пока только предположить, что у муравьев если не разум, то уже и не инстинкты. Что-то третье. А если инстинкты, то достигшие такого уровня, что пора их квалифицировать иначе…
Саша смотрела в зеленую чашу. Слова ее прозвучали глухо и невпопад:
– Они… погибли?
– Нет, – ответил Енисеев поспешно. – Если бы напали Тапинома или Тетрамориумы… Да, те уничтожают дочиста всех. Рыжие не закапываются. Просто не умеют. Лазиусы отсидятся в нижних этажах. С ними личинки, пакеты яиц, царица. Через пару недель снова выйдут из нор, а рыжие в этом сезоне больше не придут.
Дмитрий провел пальцем по сенсорной пластинке. Появилась крохотная щель, покрытая металлокерамическими плитками.
– Возможно, еще вернемся, – вдруг сказал Дмитрий. Бравада бравого десантника улетучилась, на Енисеева смотрели глаза неглупого и много повидавшего человека. – Сам понимаешь, сюда ломимся не ради изучения насекомых. Пока что экономика правит бал… Если тут зацепимся хоть малость, то медики отсюда обещают панацею от всех болезней, анабиоз, регенерацию, чуть ли не бессмертие. Ракетчики клянутся запустить отсюда тысячи мини-звездолетов. Говорят, в наши исследования деньги вбухали электронщики, энергетики, экономисты. Мы даже не знаем, кто нас финансирует, настолько много фондов… Человечество разрастается быстро, скоро зубы на полку. А энергетические проблемы? Запасы нефти, угля, газа, металла – особенно редких! – не бесконечны: переходим уже на голодный паек.
Все трое проскользнули в камеру. Зажегся свет. Дверь так же медленно начала закрываться.
– Конечно, – сказал Дмитрий серьезно, – в будущее смотрим не только мы, микромирщики. В Звездном планируют расселить человечество по планетам, в Тимирязевке вырастили синтетический хлеб, в Дубне вот-вот расщепят вакуумную энергию… Начальство смотрит: откуда принесут результаты получше? Туда пошлют разведчиков побольше, оснастят получше. Как, ребята, результаты у нас терпимые?
Часть II
РАЗВЕДКА БОЕМ
ГЛАВА 1
Евлампий Енисеев сидел на складном стульчике перед кустом чертополоха, когда сбоку упала густая черная тень. Он вздрогнул, вздернул голову. К нему неспешно приближался Климаксов, директор института. Как всегда, подтянутый, моложавый, элегантный, с профессионально-приветливой улыбкой. Даже безупречные керамические зубы сверкают доброжелательно, и лишь только глазами директор института самую малость выказывал сдержанное неодобрение. Евлампий Енисеев, доктор наук, часами сидит перед развесистым кустом бурьяна, рассматривая каждый листик в лупу, словно в институте нет ультрасовременной аппаратуры, которая влетела ох в какую копеечку!
– Евлампий Владимирович, – заговорил Климаксов выверенным голосом руководителя, – только что звонили из Звездного. Просили до четырех не уходить.
Енисеев непроизвольно бросил взгляд на часы. До четырех можно успеть до Урала и обратно. Кто-то несется во весь опор на чумацких волах? Конечно, ретро уже не в моде, но неужели до такой степени…
Климаксов снова охотно посверкал ослепительными зубами:
– Похоже, там еще не решили. Ждут чье-то веское слово. А потом уже к вам кто-то приедет… Или не приедет.
Тренированное лицо директора излучало нейтральную доброжелательность. За все годы он так и не определил собственного отношения к Енисееву. В его институте, где двадцать лет назад ученые старались походить на капитанов футбольных команд, боксеров, свободных художников, а ныне рядятся под жизнерадостных манекенов с обложек журналов мод, эта белая ворона Енисеев остается единственным, кто при выборе одежды интересуется только размером, не знает модных поэтов, забывает анекдоты, не бегает трусцой, в экстрасенсах не сечет, на премьеры не рвется, зато весомых научных работ ухитрился выдать вагон и маленькую тележку. Климаксов не считал себя дураком, да и не был им, но уже начал присматриваться: вдруг время перемен? Все труднее играть передового ученого, каким желают видеть тебя общественность и вышестоящие товарищи. Ведь не слабее Енисеева, мог бы замахнуться и на большее…
