– Согласен, – осторожно сказал Енисеев. – В Новом Мире этого нет, да?
Саша потупилась, сказала с трудом:
– Евбогий Владимирович, вы же сами так хорошо и много рассказывали про этот мир… Про экологию, про его запасы, возможности! Мы с Димкой и сами между собой много спорили, читали. Во всяком случае, в этом мире еще нет чисто человеческого предательства, скотства, откровенной дурости… Здесь можно сразу строить чисто и верно.
Енисеев невольно оглянулся по сторонам, вскрикнул шепотом:
– Тихо!.. Об этом нельзя даже думать. А вы – спорили!.. У нас только научная станция. Только и всего. Ну, перебазировались из-под бронированного колпака в крепкий пень. Но это ничего не значит, мы всего лишь научная станция.
Глаза Саши горели как факелы. Енисеев в неловкости отвел взгляд. В истории человечества были не только кровь и похоть, но и благородство, сострадание, взаимопомощь… Было все, но выбираем лучшее. Отбросить историю Рима – пропустить в Новый Мир геноцид, тоталитаризм, отмахнуться от истории Аттилы – просмотреть факелы фашизма…
– Ну-ну, – сказал он успокаивающе. – К счастью или к несчастью, такие вопросы решаем не одни мы. Было бы дров!.. Мы делаем первые прикидки. Что хорошо для нас, может плохо прозвучать для руководящих товарищей. Даже если наш городок перерастет в мегаполис, если будем сидеть друг у друга на головах – еще не значит, что экспедицию разрешат.
Енисеев невесело посмотрел в их вытянутые лица. Дмитрий выглядел шокированным, Саша была потрясена, ее дергало от негодования.
– Непонятно? Пока нельзя даже думать о возможной жизни… просто жизни!.. в Мегамире. Кто-то наверху сразу может подумать о возможности раскола человечества, пока что единого, на две биологические ветви. А у нас как решают такие вопросы? По старой испытанной методе – за-пре-ща-ют. Здесь мы под абсолютным контролем, нас можно уничтожить одним ударом кулака… А если хоть малость расселимся?
Дмитрий промолчал, его широкое лицо было неподвижным. Ксеркс тоже ничего не сказал, только покачал сяжками. Саша вспыхнула, румянец со щек бросился даже на лоб, а уши запылали:
– Если по-честному, то раскол уже начался. Как ни крути, а мы первые из нового вида, Енисеев, мы в самом деле лучшие! За два года здесь не было ни преступлений, ни обмана, ни жульничества…
Она говорила все тише, наконец голос ее упал до шепота. Дмитрий хмыкнул, даже у ксеркса заходили сяжки. Понятно, не особые условия играют роль. Сюда шлют лучших, они и там не очень таскали из карманов прохожих кошельки. В Большом Мире, помимо дураков и лодырей, осталось немало и замечательных людей. Не получится из Сашки расистки, уже сама застыдилась.
– Но все-таки экспедицию готовить будем, – решил Енисеев неожиданно. – Прогресс согласного ведет, а несогласного тащит. Лучше быть на острие, смягчим его для других. А мускулы у нас уже наросли, пора проверить.
Дмитрий гордо напыжился. На плечах и груди вздулись бугры, шея стала бычьей. Ксеркс поднял голову, показывая мощнейшую грудную клетку, и даже Буся надулся, грозно щелкнул челюстями.
Енисеев постучал пальцем по голове, показывая наглядно, о каких мускулах идет речь. Все трое сделали непонимающие лица. Впрочем, Буся поспешно закрыл глаза.
– На муравьях? – спросила Саша быстро.
– Нет. Мальчишество, лихость. И неоправданный риск. К тому же на них далеко не ускачешь.
– Пешком?
– Глупости. Полетим. Только не на крыльях, разумеется.
По Станции поползли слухи. То ли проговорились испытатели, то ли простой и бесхитростный муравей Дима не сдержал язык, но к Енисееву зашел Овсяненко, поговорил о том о сем, долго и профессионально интересовался планами, идеями, задумками. Ушел, ничего не выведав, но еще через час Енисеев вздрогнул, ощутив на локте прямо железные, как у манипулятора по сборке автомобилей, пальцы и такие же, как у манипулятора, сильные.
Дмитрий взял его под локоть, отвел в сторонку. Глаза десантника были встревоженные. Оглянувшись по сторонам, сказал негромко:
– Есть возможность поговорить с Морозовым… Он у себя в кабинете. Связь уже установлена. Он вас ждет.
У Енисеева заныли челюсти, а по всему телу прокатилась холодная волна. Дмитрий держал крепко, направлял, через пару минут они вбежали в комнату связи.
На огромном экране такой же огромный Морозов просматривал бумаги. Сбоку от экрана падал свет, стекла очков блестели, словно в черепе разгорался пожар. Дмитрий с порога поздоровался, Енисеев поклонился молча.
Морозов снял очки, глаза были усталые, темные мешки под глазами стягивались вниз, похожие на неопрятные чулки.
– А, Евхоббий Владимирович… Дмитрий, посторожи за дверью. Чтоб никто не входил.
Дмитрий козырнул, щелкнул каблуками, круто развернулся через какое-то плечо, исчез. Морозов молча смотрел на Енисеева. Глаза директора были усталые и встревоженные.
Енисеев не выдержал:
– Аверьян Аверьянович… Вы знаете, я вас уважаю, хоть вы и военный. Но что у вас в рукаве?
– Вы о чем? – поинтересовался Морозов подозрительно мягко.
– Знаете!.. Что-то недоговариваете. А присматриваетесь ко мне и прислушиваетесь, как будто… ну, не знаю, но как будто во мне иностранного шпиона высматриваете!
