Мрак прямо посмотрел в глаза старого дружинника:
– А ты слышал, что говорят?
– Что никто не вернется живым?
– Да.
Суровая улыбка тронула губы сотника.
– Нас не спрашивают, когда забрасывают в этот мир. Но дальше мы сами решаем, как жить.
– Но здесь вы будете жить, – возразил Мрак.
Сотник удивленно вскинул брови:
– В бесчестье разве жизнь?
– Но я сам велю вам остаться, – сказал Мрак сурово.
Кречет покачал головой. Голос стал печальным:
– Ты обрекаешь нас на бесчестье. Воевода едет на верную смерть, а его воины из тепла и уюта смотрят вслед? Нет, воинская честь выше даже твоих приказов. Мы все равно поедем вслед. Так лучше уж вместе.
Мраку надоел бесполезный спор, отмахнулся:
– Мужчина должен знать, что делает. Поступайте как знаете.
Он ушел, а повеселевший Кречет строго опросил пять сотен богатырей из числа тех, кто рвался ехать с Мраком. Поляниц брать не позволил. Потеря женщин невосполнима, а мужики что: одного хватит, чтобы все окрестные веси обрюхатил. Таким образом, с ним вместе набралось сорок богатырей. Правда, одного пришлось погнать с позором: скрыл, дурень, что еще не женат вовсе, а Кречет отбирал только тех, у кого дома оставалось не меньше двух детей. Нельзя, чтобы хоть один род пресекся!
Все уже были на конях, разъяренный Кречет хотел кликнуть охочих на замену, но с крыльца весело заорали:
– А меня не считаешь?.. Ха-ха! Слава богам, я все еще не боярин!
Отроки с веселыми воплями бегом подвели к крыльцу коня с роскошной попоной. Ховрах с их помощью взобрался, сопя и краснея от натуги, но поводья ухватил уже сияющий, довольный, что и с перепоя сумел угодить на коня почти с первой же попытки.
– Жить надо весело! И не только жить.
Кречет с отвращением отвернулся от пьяного бахвала. Ворота медленно отворились. Мрак пустил коня вперед, а сзади послышался торопливый, задыхающийся голос слуги:
– Мрак! Ты забыл свой…
Он осекся, но Мрак уже оглянулся. Увидел в глазах Гонты и Кречета ужас – окликнуть уходящего везде плохая примета, – сказал раздраженно:
– Да что вы за люди? Не мрет лишь тот, кто не жил.
– Но каждый оттягивает свой конец, – возразил Гонта. Мрак хмыкнул, Гонта нахмурился – не до шуток, сказал настойчивее: – Всякий старается отодвинуть свою встречу с Ящером. Даже в вирий не спешат!
Но не любой ценой, хотел сказать Мрак, но смолчал. Гонта это знает сам. Даже Медея понимает. У мужчин есть то, что заставляет идти и навстречу верной смерти. Хотя так просто бывает свернуть и жить себе дальше. Но то будет уже не жизнь или ты не должен считать себя мужчиной.
Конь под ним горделиво шел к выходу, бочком, косился огненным глазом. Вдруг запнулся прямо в воротах, Мрак качнулся, попона под ним чуть съехала набок, а жаба на плече заворчала и перебралась на другое плечо. Сзади услышал общий вздох, в котором был страх.
– Да что вы все! – сказал он с досадой. – Ну, споткнулся конь! Говорят же, конь о четырех ногах, и то спотыкается.
Ему не отвечали, но он видел их вытянувшиеся лица. Самая дурная примета, если конь спотыкается на выезде со двора. Кречет взмахнул рукой. Запевала звонким, чистым голосом затянул походную песню.
Привал сделали в степи, над головой уже выгнулся звездный купол. Желтый серп нырял, как утлая лодчонка, среди грозных туч, надолго скрывался, и сердце Мрака щемило от сочувствия. Тающая как льдинка лодочка чем-то напоминала его жизнь, тоже истончающуюся с каждым днем.
Но лодочка боролась и все же выныривала. Ее накрывал черный вал, она исчезала… но все же каким-то чудом выскользала из-под удара, двигалась через звездное море упорно и целеустремленно.
Мне бы так, подумал невесело. Но не суждено. Его черные тучи уже нагоняют, вон какой северный ветер пробирает до костей. И сквозь его тучи так не пройдешь.
Ховрах и Гонта спали у костра. В сторонке расположились люди Кречета. Когда пламя вспыхивало ярче, Мрак видел красные силуэты коней, фигуры спящих воинов. Сам Кречет по обыкновению нес дозор первым.
Внезапно донесся тихий голос, едва различимый среди шелеста трав:
– Мрак…
Мрак насторожился, огляделся. Голос снова повторил, теперь в нем прозвучала надежда:
– Мрак… Ты можешь услышать меня?
Мрак снова огляделся, никого не заметил. Пальцы сжались сами на рукояти ножа. Спросил сдавленно:
