Бой закипел тяжелый и кровавый. Пятеро стали спина к спине, их оружие сеяло смерть, и все попытки смять их разбивались, как морские волны о гранитные утесы.
Глава 47
Додон изошел криком. Вбежал, запыхавшись, Руцкарь Боевой Сокол. Додон завопил так, что трясся и разбрызгивал пену:
– Я ж велел враз!.. Почему твои люди как сонные мухи? Немедля… Сейчас же сотри всех в тлен!
Руцкарь побелел, глаза налились кровью:
– Тцар-батюшка! Я всегда верой и правдой отечеству, что значит – тебе… У меня не сонные мухи! Я с ними Конев оборонял! Но кто ж знал, что к тебе приедут не люди, а звери из преисподней?
Додон круто развернулся на троне:
– Рогдай!
Старый воевода нехотя выступил вперед, поклонился:
– Здесь я, светлый тцар.
– А ты чего хоронишься в тени? Где твоя отборная дружина?
Рогдай опустил голову:
– Светлый тцар… Они же твои гости.
– Гости! Убей их всех! Немедля!
Рогдай поднял голову, смотрел исподлобья:
– Нас проклянут.
– Не твое дело, – огрызнулся Додон. – Брань на вороте не виснет. На мне будет проклятие, не на тебе и твоем семени. Выполняй!
Рогдай вздохнул так тяжело, что дрогнул воздух по всей палате, потащился к выходу, будто к ногам были прикованы пудовые гири. Додон проводил его ненавидящим взором.
Возле дверей у входа в Золотую палату толпились воины. Оттуда волнами выкатывалась кровь, теплая и пузырящаяся. Рогдай раздвинул стражей, сапоги по щиколотку тонули в крови.
В зале Мрак, Гонта и Ховрах вышвыривали трупы в окна. Сердце Рогдая сжалось. Герои освобождали место для новой схватки. Он перешагнул порог, острие меча Любоцвета уперлось в грудь. Холодные голубые глаза смотрели пристально. Левая бровь была рассечена, но кровь узкой струйкой стекала, минуя глаз, и богатырь не обращал на нее внимания.
– С чем пришел?
Рогдай печально покачал головой:
– Земля еще не знала такого богатыря, как ты… Зачем пришел на верную смерть, юноша?
– Зачем пришел ты? – потребовал Любоцвет снова.
– Я?.. Я – подданный своего тцаря. И повинуюсь его воле. Нравится мне или нет, но я принес клятву верности, и моя честь не дозволяет ее нарушать.
Он попытался продвинуться дальше, но рука Любоцвета была недвижима, как стены дворца. Лезвие вошло в щель между бронзовыми пластинами, пробило кожаный доспех. Воевода остановился, чувствуя боль, а теплая струя побежала по животу, остановилась, пережатая тугим поясом.
Гонта оглянулся, крикнул зло:
– Убей!
Любоцвет потребовал:
– Уходи.
– Я хочу молвить слово Мраку.
– Говори отсюда.
Он поманил другой рукой Мрака. Тот выбросил в окно сразу двоих, подошел, весь красный, мокрый, со слипшимися волосами. В руках у него не было оружия, но пол был усеян мечами, топорами, палицами, дротиками.
– Что ты хочешь, воевода? – спросил Мрак.
На диво, у него голос теперь был по-прежнему могучий, мощный. И держался он ровно, плечи распрямил, в глазах была веселая ярость.
– Зачем ты явился? – спросил Рогдай тоскливо.
– Не знаю, – ответил Мрак честно.
– Ты же знал!
Мрак обвел рукой палату, где Ховрах и Гонта, пыхтя, вышвыривали в окна сраженных, не разбирая, мертвых или только раненых:
– Они тоже знали.
– Эх, эта воинская честь…
– Я не воин, – поправил Мрак. – Просто мужская честь. Или просто – честь. А то и не в чести дело, а в
