Она прошептала:
– Вам до него не добраться.
Он сильнее намотал хвост, наступил на спину, потянул:
– Уверена?
Затрещало, она вскрикнула:
– Доберетесь, доберетесь!.. Он близко, совсем рядом! Если пройдете вдоль этой стены, там будет спуск… А внизу нужно отыскать щель, из которой идет желтый дым. Он там, внутри…
– Все-таки женщины понятливее, – сообщил ей Олег.
Когда Томас вернулся, калика сидел у костра, задумчиво смотрел в уголья. На Томаса поднял печальные глаза:
– Хворост принес?
– Какой хворост, – огрызнулся Томас. – Ты ж сам говорил, что здесь только уголь!
Он вывалил возле костра груду черных камней. Глаза ищуще пробежали по россыпи багровых углей, калика жарил ломти странно белесого мяса, прислушался. Олег наколол ножом ломоть мяса:
– На. Очень вкусно.
Томас отшатнулся:
– Ни за что!
– Тю на тебя, – удивился Олег. – Ну как хошь… Я думал, у тебя от голода уже бабочки в глазах порхают.
Он преспокойно съел и этот ломоть, остальное мясо присыпал пеплом.
– Пойдем. Надо отыскать спуск, а потом щель, откуда желтый дым.
Они отошли на несколько шагов, когда Томас не утерпел:
– И как она…
– Не знаю, – отмахнулся Олег. Наконец, поняв беспокойство рыцаря, буркнул: – Там вблизи яма. Я связал, заткнул рот и спихнул. Развяжется не раньше, чем через пару дней, а мы будем уже далеко…
Они прошли еще с сотню шагов, когда Томас спросил замедленно:
– А мясо… чье мясо ел?
– Ящерицу прибил, – ответил Олег равнодушно. – А что? Я ж не рыцарь, чтобы перебирать… Я все ем. А ее мясо прямо нежнейшее, сочное. Твари всюду приучились жить, даже здесь. Только у здешних ящерок мясо белее. Что значит, солнца не видели…
Томас поперхнулся слюной. Сожалеюще оглянулся на оставленный костер. Угли приглашающе багровели под серым пеплом, но калика, сытый и освеженный, шел быстро, почти бежал, и Томас лишь покрепче стиснул зубы.
Еще одна туча пронеслась, обгоняя других и рассыпая искры. Там, где эти горящие блестки падали, слышались сухие удары, на горных камнях вспыхивали короткие злые огни. Луна сияла огромная, мертвенная, с убийственным холодом свысока взирала на мир смерти.
Теперь свет был ярче, Томас рассмотрел подле камня, на который на миг опустился перевести дух, отпечатки гигантских копыт. В голове еще гудело от удара, а тело ныло, медленно отходя от боли, но плечи зябко передернулись, когда представил себе коня, чьи копыта оставляют в камне следы, как в мокрой глине. Он сперва даже так и решил, что кто-то проскакал по глине, которая потом застыла, а то и превратилась вовсе в камень, к тому же отпечатки не подков, а именно копыт, словно скакал степняк, но что-то сбивало с толку, он все рассматривал, пока калика не поднялся:
– Все. Долго сидеть на месте опасно.
– Думаешь, – пробормотал Томас, осматриваясь, – он успел позвать на помощь?
– Какая помощь… Он сам старался прибить нас втихую. Если бы заорал, сюда бы сбежались все черти, а ими кишит вокруг, сам видел. Но дрался молча!
Томас потащился, стискивая зубы, ибо в боку колет как ножом, одно-два ребра сломаны, на ногу хоть не наступай, калику слушал вполуха, сам разбирайся с загадками, к тому же пошли вдоль гигантских следов копыт, Томас невольно всматривался, наконец Олег озабоченно оглянулся:
– Не отставай, следопыт.
– Не пойму, – пробурчал Томас тоскливо, – не галоп, не рысь, не иноходь… Я думал, что в конях разбираюсь.
– Может быть, грунь, – предположил Олег, он даже не смотрел под ноги.
– Какая к дьяволу грунь! Копыта слишком разные. Я насчитал восемь! А конь все равно один.
Калика наконец изволил опустить взор, скользнул по отпечаткам:
– Так это Хермод скакал. Торопился освободить своего брата Бальдура. На Слейпнире, понял?
Томас озадаченно кивнул:
– Ага, ясно. На Слейпнире. За братом, тоже ясно. Но почему восемь копыт?
– Потому что восемь ног, – удивился калика.
