переплыть морской пролив да вручить чашу первым же встреченным священникам… если бы это была женщина. Но и ее, красивую и отважную, самоотверженную и – надо же такое несчастье! – умную, не взял бы, благородством друзей нехорошо пользоваться, если бы не железная рука, сжимавшая его сердце с момента приезда в оставленный за спиной град.
Он уже думал, что колдовство убьет его, едва выедет за ворота, уже и так было горько и гадко, что жить не хотелось, но едва увидел ее в седле, солнце засияло и сожгло тучи, птицы запели, а сердце, освободившись от тяжести, начало скакать, как ополоумевший заяц.
Он и сейчас с величайшим трудом давил ликование, сдерживался, чтобы не вскочить с ногами на седло и заорать что-нибудь восторженно-глупое. Они снова едут за солнцем, ну пусть не совсем, они же едут на северо-запад, но все равно к солнцу, счастью. А что ему еще нужно помимо этой бесконечной дороги, синего неба и степи, которую он видит на кончиках ушей своего коня?
Дорога вывела к небольшой речушке, маленькой и невзрачной, но с берегами, способными выдержать удары океанских волн. «Возможно, реки мельчают и покрываются тиной, как и люди», – подумал Томас.
Кони неспешно двигались по высокому берегу, воздух был по-осеннему холоден, чист и свеж. Томас сдерживал радостную дрожь во всем теле: чувствовалась близость большой воды. Река впадает в море, за которым зеленеют холмы Британии!
Яра сказала негромко, с печалью в голосе:
– Везде кровь и разор…
Навстречу по дороге двигался, по-стариковски опираясь на палку, белоголовый мальчонка в драных заплатанных портках, ветхих настолько, что сквозь них видно было серую от холода грязную кожу, босой, с нищенской сумой через плечо. Он был худ настолько, что кости торчали даже сквозь ветхую одежонку. Босые ступни были красными от холода, в цыпках.
Томас наклонился, всматриваясь внимательно. В мальчишке было что-то тревожное. Бредет неспешно, глазеет по сторонам. Такому не очень-то доверят отлучиться от своего двора, разве что гусей пасти, а здесь ближайшая весь далековато…
– Ты кто такой отважный, – спросил он ласковым голосом, чтобы не напугать своим устрашающим видом, – что не боишься уходить так далеко? Здесь дикие звери, здесь страшные рыбы, а птицы так вовсе с клювами и крыльями!
Мальчишка поднял на рыцаря серьезные глаза:
– А я боюсь.
– Боишься? – Томас оглянулся на Яру. – Тогда ты очень смелый. Только герои, преодолевая страх, умеют совершать подвиги.
Яра смотрела на мальчишку с любовью и жалостью. Томас успел подумать, что она, должно быть, очень любит детей. А так как с виду вон какая здоровая и краснощекая, то нарожает их, как крольчиха, не меньше дюжины, будет вылизывать, как корова, и защищать, как волчица.
– Нет, – ответил мальчишка чистым голосом, – я очень несмелый. Но мне было велено.
Томас насторожился, быстро посмотрел по сторонам. Везде тихо, от ближайших кустов далеко, засада не страшна. Но словно бы в самом воздухе разлито что-то особенное…
– Кем?
– Не знаю.
– Гм… А как было велено?
– Просто был голос в ночи.
– Тебе привиделось? – спросил Томас с облегчением. – У детей часто бывают ночные страхи.
Мальчишка покачал головой. Вид у него был несчастливый.
– Нет. Был голос, затем было сияние в ночи. А голос не был страшным. Он говорил, как мой дедушка, ласково. Но строго. Велел прийти сюда и ждать огромного рыцаря в блестящих доспехах. Я здесь уже с утра, замерз совсем.
Яра смотрела то на мальчишку, то на Томаса. Рыцарь спросил с подозрением в голосе:
– Постой, как тебя зовут?
– Иосиф, сын Богдана.
Что-то словно пронесло невидимой ладонью над головой Томаса, он даже ощутил тепло. Спросил внезапно охрипшим голосом:
– Ты откуда родом?
– Из Аримафейска. Аримафейск тут недалече, прямо за Урюпинском…
Томас даже покачнулся, словно громом пораженный в самое сердце. Иосиф Аримафейский? Вот что имел в виду тот… голос… когда сказал, что когда встретит настоящего Иосифа, то, несмотря на всю свою отвагу и доблесть, не откажется отдать ему чашу!
Яра смотрела с тихой жалостью, затем перевела умоляющий взгляд на рыцаря. Томас ощутил укол в сердце. Вот что и как было начертано в высших небесных чертогах… Да, должен принести чашу потомок Иосифа Аримафейского, того самого, в чьем склепе нашли покой останки сына Бога – Христа, пришедшего спасти мир. Ему, за заслуги его великого предка, дана честь принести чашу с кровью Христовой… Но как может ребенок пройти через пустыни, горы, болота, леса, переправиться через реки, к тому же постоянно пробиваясь через земли враждебных племен и народов? А разбойники, чудовища ночи, драконы? Провидение из всего крестоносного войска избрало именно его, Томаса Мальтона, чтобы своим мечом защищать этого чистого душой мальчишку. И он в состоянии это сделать!
Он чувствовал, как обида на неведомого узурпатора его чаши испарилась. Он передавал ее не в руки более сильного воина, не в руки мага или властителя, а в тонкие ручонки ребенка, которому не выжить в этом страшном мире без защиты его длинного меча.
